Про Голунова. Выскажусь максимально аккуратно и осторожно.
По всему, что понятно из сообщений в лентах, наиболее вероятной версией случившегося является целенаправленная подстава с подбрасыванием наркотика. Но я всё же допускаю некую ненулевую вероятность, что это не она, и что правоохранители в данном случае действительно вполне честно выполняли свою работу.
Однако даже в таком случае доказать это в сегодняшних обстоятельствах, после всего случившегося, будет практически невозможно.
Проблема в том, что мы действительно знаем и имеем соответствующую статистику — да, такие подставы и такое подбрасывание практикуется, и эти случаи нередки. Наиболее характерный тому пруф — тот факт, что статистика по изъятым дозам почему-то неумолимо свидетельствует, что отловленные наркопотребители и наркосбытчики уж слишком часто таскают с собой веществ ровно на статью — не больше и не меньше. Но это, в сущности, домыслы.
Важнее другое.
Радикальный сдвиг, случившийся в общественном сознании между 1999 годом и 2019-м: двадцать лет назад был массовый запрос на «наведение порядка», и униженный 90-ми честный силовик как лицо этого запроса. Сегодня всё ровно наоборот: мы видим абсолютную солидарность провластных и антивластных людей против наводителей порядка и в деле Голунова, и в деле Калви, и местами даже в каком-нибудь деле Шестуна. Будучи за или против Путина — и те, и другие больше не хотят столько «порядка». Его стало слишком много, он перестал быть выгодным политическим предложением, девальвировался в каком-то смысле.
В солидарности про- и антивластных персонажей по Голунову мы видим растущий сословный конфликт. Правоохранители, как кажется всё большему количеству даже вполне лояльных путинистов, забрали себе слишком много власти и слишком часто ставят себя по ту сторону закона. Со своей стороны, погонные в значительной своей части считают себя вполне вправе действовать так, как они действуют, поскольку толкуют свою миссию довольно расширительно: не только как борьбу с криминалом, но и как роль политической полиции, защищающей «стабильность» так, как они это понимают и умеют.
И, да, они искренне не понимают, почему какой-нибудь генерал не должен мочь позволить себе того образа жизни, который вполне легально имеет любой коммерс средней руки. Ведь они же явно делают нечто более важное и общественно значимое, чем эти торгаши и осваиватели госбюджетов — почему они должны жить хуже?
Всё это — тоже в ряду механизмов той трансформации, которую, как тень на стене пещеры, мы наблюдаем в виде ползущей кривой электоральных рейтингов начальства. Под сомнение потихоньку начинает ставиться сама та сословная иерархия, которая сложилась за эти двадцать лет и которая идеологически вытекала из первоначального электорального предложения Путина-99 и ЕР-2003. Парадокс здесь в том, что безъязыкое коллективное полусознательное сегодня инерционно формулирует это сомнение в виде лозунга «борьбы с коррупцией», а управляющий центр понимает его буквально и даёт тем же силовикам импульс углубить и усилить оную борьбу. Они и углубляют, а по факту их активизация лишь усиливает каждый раз отчуждение и депрессию. Примерно это и пытался сказать, в частности, Кудрин на ПМЭФ, но тоже не нашёл точных слов.
Говоря проще, журналисты, чиновники и бизнесмены, пасшиеся толпой на ПМЭФ, сегодня ничуть не меньше каких-нибудь записных оппозиционеров убеждены в том, что едва ли не главный сдерживающий фактор любого развития у нас — это уж слишком многое себе позволяющие товарищи полковники. К этому пониманию потихоньку приходят даже губернаторы и министры, видя, как их коллеги отправляются на нары, и будучи далеко не всегда уверены, что по делу и не в результате чьего-то целенаправленного заказа.
Но я довольно много общаюсь и с погонными тоже; и нельзя сказать, что и они всем довольны. Многие из них дезориентированы, обозлены и поколеблены в своих верноподданнических чувствах. Они не понимают, почему одни люди, в том числе и в их среде, быстро, легально и безнаказанно обогащаются, а других вдруг «хлопают», хотя они в общем ничем особым из среды не выделялись. Я здесь не про держателей ведомственных общаков вроде Захарченко или Черкалина — такие случаи проходят у них по категории межструктурных войн. Но есть и другие.
И в этом смысле главное в системе, что подлежит обновлению и редизайну — это ценностная модель, определяющая актуальную сословно-цеховую иерархию. Которая примерно всеми — опять-таки без различия на «за» и «против» Путина — воспринимается сегодня как перекошенная и не вполне справедливая.
Вопрос только, как это вообще возможно без радикальных потрясений.