Свои и чужие

Необходимо пояснить к ряду предыдущих текстов. 

Особенностью моего подхода к внутриполитической тематике было то, что я никогда не воспринимал «борцов с режимом» как хоть в каком-то смысле противника, с которым вообще надо «бороться». Для меня все, кто принципиально согласен соблюдать законы и играть по правилам — свои, вне зависимости от конкретной политической позиции и текущего отношения к действующему начальству. Свои — значит те, с кем можно и нужно разговаривать; но, соответственно, тогда врагами становятся те — неважно, по какую из сторон «баррикад» — кто считает, что разговаривать не с кем и не о чем. Более того, выращивание ответственной и компетентной оппозиции я всегда считал одной из важнейших госзадач. Как и вообще инстанцию публичной критики — она всегда неприятна, но всегда полезна. 

Верно и в обратную сторону. Когда те, кто нарушает правила, пытается оправдать это в формате «ну мы же свои». Чушь. Можно до известного предела делать скидку на особые обстоятельства и чрезвычайную ситуацию, но всегда необходимо уметь отличать чрезвычайщину от нормы и ни в коем случае не допускать превращения первого во второе. Ситуация с Голуновым и принятые в итоге решения — тот самый случай, когда понадобилось чрезвычайное вмешательство в чрезвычайную ситуацию, и это в данном случае оправданно. Но главной задачей государства была и остаётся отладка и исправление штатных, нормативных механизмов системы. Это другая работа, требующая других подходов и установок, чем оперативный кризис-менеджмент. 

История Голунова позволила сфокусировать всеобщее внимание на одной из множества застарелых и болезненных проблем сферы правопорядка — чем дала шанс наконец-то поправить что-то в хронически сбоящем механизме. Но здесь очень важна точность диагностики, по возможности абстрагированной от личных политических предпочтений диагноста. 

Сейчас я наблюдаю парад скороспелых диагнозов, большинство из которых даже на первый взгляд выглядят сомнительными и политически ангажированными. А также интриг, серфинга и разного рода суеты групп, для которых политика исчерпывается метафорой борьбы «башен» (в смысле придворных кланов) друг с другом. Всегда воспринимал «башенный» дискурс как наглядное пособие по мастурбации, а тему «транзита» — как метафору чаемого, но недостижимого по физиологическим причинам оргазма. 

Если же отбросить оба этих дискурса — и «режим/оппозиция», и «Спасская/Боровицкая» — явится собственно предмет работы: отладка механизмов правового государства. И в части законодательства, и в части правореализации/правоприменения. Кто возьмётся и осилит — тот, собственно, и есть «будущая власть».