Сегодня под утро приснилось, что читаю спецкурс «Культурная антропология: прикладные аспекты» на совместном семинаре группы сотрудников СВР и службы контрразведки ФСБ. Три десятка голов в чёрных балаклавах, тёмный зал, свет прожектором на меня и на флипчарт.
Объясняю им, что идеальное знание языка и даже владение локальными акцентами и жаргонизмами ещё не гарантия, что тебя признают за местного. Сплошь и рядом неместных выдают культурные нюансы, вроде неофициальных топонимов или свойственных именно данному микросообществу ритуалов приветствия (как que bola в Гаване вместо общеиспанского como estas). Далее объясняю, что есть устойчивая размерность групп по Даймонду — условно семья-род-племя: примерно 10-15 чел, примерно 140-150 чел, примерно 1700-1800 чел. Семья и даже род — то, где все друг друга знают в лицо, а то и по имени, и в них сойти за своего невозможно в принципе, хотя можно долго врастать при убедительной легенде. Племенной горизонт — уже есть шанс быть принятым за своего (скажем, из соседнего села или микрорайона), поскольку на этом уровне общности уже включаются культурные коды, а не личный опыт.
Но есть важный нюанс. Детские субкультуры. Они очень сильно меняются каждые несколько лет, но плюс-минус гомогенны в одном поколении из-за высокой «виральности». В этом смысле самый опасный человек для любого внедрённого агента — сверстник, который способен тестировать его на лежащий в подкорке детсадовский язык (как говорили, когда они оба были детьми): условно говоря — «зыка» или «классно». Цу-е-фа. Как играть во вкладыши, машинки, точки, складывать бомбочки. И т.д.
И потому у хорошо прокачанного агента должно быть максимально убедительно и со знанием дела залегендировано именно детство. Дальше я ушёл в нюансы, как именно его легендировать (для разведчиков) и колоть (для контрразведчиков), как это всё работает в эпоху систем распознавания лиц и на этом проснулся.