Образы вечного

Сегодня опять был в самом своём любимом месте на этом глобусе — у фресок Феофана Грека в Спасе на Ильине. Стоял там и вспоминал, как уже больше тридцати лет назад я впервые был тут же — десятилетним мальчиком; как смотрел в центр купола, задрав голову, и как поразило меня тогда лицо феофановского Пантократора — странного, чудаковатого мужика с бородой. 

В этот раз подумал о том, что вот, пройдёт еще несколько десятилетий — и, если судьба будет дожить до старости, я буду снова когда-нибудь тут стоять и говорить им «до свидания». А они, эти ангелы, столпники, пророки и мученики, и тогда будут точно такими же — какими были и в моем 1989-м, и в 1889-м, …и в 1389-м тоже. 

Тогда, тридцать лет назад, я был здесь вместе с отцом: он, как оказалось, в первый и последний раз за все 85 лет своей жизни. Вообще, про многие вещи в жизни мы только потом узнаём, что они, оказывается, были в последний раз. Я смотрю на географию своих перемещений по миру и понимаю, что в абсолютном большинстве мест, где был и которые помню, второй раз не окажусь уже точно никогда; а в силу нелюбви к фотографированию остаётся только собственная память как «жесткий диск» для хранения визуальных образов. «Образы прошлого» — то, что заполняет его емкость год от года, и чем больше места занимают воспоминания, тем меньше остаётся для воображения, для «образов будущего». 

А вот Феофану — как потом и его ученику Андрею Рублеву — удалось нечто совсем другое: «образы вечного». Правда, евроосвободители, пришедшие в середине прошлого века спасать нас от коммунизма, снесли Новгород с лица земли почти начисто, и от Феофановых фресок, с таким трудом очищенных от свечной копоти и зафиксированных реставраторами в 20-е и 30-е, тоже уцелела едва ли пятая часть. Но у нас все-таки остался, выжил этот наш маленький кусочек вечности — хотя могу представить, как плакали наши художники и музейщики, ползая по этим грудам щебенки в конце 40-х. 

…И вот ни сейчас, ни потом, ни когда-либо вообще, ни за что, не дать его в обиду никаким больше освободителям.