Новое

Догосударственные институты — выводы

Для тех, кому лень читать многобукв предыдущего поста, кратко пишу основные — опять-таки рабочие — выводы.

1. Европейская история последних двух тысяч лет (включая и нашу как ее часть) — это история борьбы двух «суперинститутов» за доминирование и поглощение всех остальных. Это институт государства и институт религии. В какой-то момент — примерно III-IV века — казалось, что религия утверждается в первенстве, и долгую тысячу лет в целом так и было. Но начиная с XIII-XIV веков государство постепенно возвращает своё, а в XVI-XVII уже не только берет реванш, но и ломает об коленку своего главного институционального противника. Гиббелины окончательно побеждают гвельфов. На Западе катализатором этого институционального переворота стала Реформация (позволившая монархам стряхнуть бремя религиозной власти), у нас это произошло в два такта: сначала грозненская опричнина, затем — церковный раскол и в итоге ликвидация патриаршества Петром.

2. Однако, разгромив церковь, европейские монархии срубили сук, на котором сидели. Проблема состояла в том, что легитимность самой монархической власти могла быть только сакральной — это власть «милостью божьей». Интериоризировав «милость божью» и превратив религию в один из инструментов госуправления, монархия столкнулась с мощным разочарованием в самих основах своей власти в глазах управляемых — особенно когда люди сложили два и два, вспомнив старую формулу «глас народа — глас божий». Как только абстрактный «бог» заменился в качестве первоисточника власти не менее абстрактным «народом», дальше было делом техники воззвать к этому самому «народу» и создать механику организации события переучреждения власти — так на арену вышла Революция.

3. Концепция Монтескьё о «разделении властей», на которую ссылаются все авторы всех конституций, представляет из себя жульническую и конъюнктурную по эпохе интеллектуальную попытку времён позднего абсолютизма придать ему некие устойчивые правовые основания. До XVII века христианский мир как раз и жил в режиме _реального_ разделения властей — на светскую и духовную. И это было единственное разделение, которое работало, поскольку у каждой из властей существовала своя отдельная институциональная машинерия и иерархия. И это, парадоксальным образом, снимало тот риск, о котором так много пишет сам Монтескьё — риск избыточной концентрации власти в одних руках, риск тирании. Модель Монтескьё — это на самом деле не «три ветви власти», а три ветви плюс ствол. Ствол — это собственно абсолютный монарх, он же Верховный главнокомандующий и в силу этого «главный силовик». «Ветви» — не что иное, как втянутые внутрь «суперинститута» государства осколки старых, когда-то независимых институциональных сущностей — суда и народного собрания. Третья же — это просто исполнительный бюрократический аппарат, отделённый от аппарата насилия по функциональному признаку.

4. Конституция как жанр — это опять-таки субститут сакрального текста, «то, что вместо Библии» (Торы, Корана). Разница опять-таки в том, что священные тексты даны как божественное откровение, а конституции — как зафиксированная на бумаге «воля народа» — эффект смены первоисточника власти. Понятно, что тогда, в XVIII веке, когда этот жанр рождался, происходило сплошное жонглирование смыслами и обман трудящихся. Есть Бог или нет — на эту тему лучшие умы человечества бились тысячелетиями, но ясно одно: никто и никогда не потрудился доказать существование «народа» — неважно, глубинного, многонационального или государствообразующего. Это в чистом виде фиктивная, вымышленная сущность. От имени которой эти самые интеллектуалы и писали в тех первых конституциях что им в голову взбредёт. Наиболее борзые дописались до «эры разума» — собственно, как раз от имени этого нового божества, воздвигнутого Великой Французской Революцией вместо ветхого Иеговы, Дестют де Трасси и написал свою «Идеологию», попутно изобретя само слово. А другой всеевропейский жулик, Георг Вильгельм Фридрих Гегель, ничтоже сумняшеся уточнил француза и обьявил новым историческим субъектом некоего цайтгайста, он же Мировой Дух — воплощением которого в какой-то момент даже признал Наполеона (но это уже скорее из конъюнктурных соображений). Христианин сказал бы на это одно: вторая заповедь Моисеева, «не сотвори себе кумира». Еврей скажет «авода зара», עבודה זרה. Мусульманин — ширк, شرك. Более конспирологически устроенные пессимисты пошли бы еще дальше, сказав, что на авансцену вышел никакой не «новый» кумир, а очень старый — давно и хорошо всем нам известный Князь Мира Сего. Но, правда, высунул было нос и спрятался — уже за новыми личинами, коих у него миллиарды. И принялся за своё обычное дело — порождать чудовищ. Все это, впрочем, неплохо изложил товарищ Пелевин в недавней книжице.

5. Главная институциональная инновация Ленина — это попытка создать институт, который был бы над государством и по отношению к которому государство находилось бы в подчиненном положении. Такой институт — классовая партия, осуществляющая «диктатуру пролетариата». Понимающие люди на Западе именно так и описывали получившееся: «советское церковное государство» (где компартия — это такая недоцерковь). Попытка оказалась неудачной — «старое недоброе» государство за каких-то пару поколений сожрало и переварило Ленинскую партию, сначала слившись с ней до степени неразличимости, а потом и упразднив ее остатки руками профессора Собчака и прочих борцов за отмену 6-й статьи.

6. Та точка, в которой мы находимся сейчас — это опять попытка построить систему, в которой государство было бы главным, а все остальные институты так или иначе были им инкорпорированы в себя и превращены в свои «ветви». Иначе говоря, мы сейчас — на стадии Первой Республики.

Чего же мы удивляемся, что наша версия Первой Республики, точно так же как и французская, после нескольких лет безуспешных попыток таскать воду решетом породила из себя «Бонапарта»?

Ни к чему другому она и не могла привести. Закон истории. Советским профессорам, которые писали конституцию в 93-м, историю было знать необязательно, они были эльфы. Но обидно, что до сих пор никто более сведущий не взялся все это осмыслить.

[fbcomments]

About Алексей Чадаев

Директор Института развития парламентаризма