Первосентябрьские заметки

Мои родители были обычные советские инженеры, вдобавок насквозь рабоче-крестьянских кровей. Бабушка по отцу всю жизнь проработала на заводе в Москве, была безграмотной и расписывалась крестиком. Мама так и вовсе до пятнадцати лет пасла гусей в родной деревне, и поступление в воронежский техникум для нее было первым опытом городской жизни. Но, как и многие советские люди в 80-е, они были чрезвычайно озабочены всякой продвинутой педагогикой, ранним развитием и прочим Соловейчиком. Поэтому с трех лет меня водили на всевозможные кружки и занятия – от хореографии и пения до рисования и детской литературной студии; и к первому классу я уже вполне мог тянуть программу третьего.

Именно поэтому, придя домой 1 сентября 1985 года после своего первого раза в первый класс в школе номер 128, я, как Вовочка из анекдота, спросил маму: что, и эта фигня теперь на десять лет? Моя мама, как я уже писал, была человеком деревенским и потому практическим: ни слова ни говоря, она повела меня к ларьку с мороженым, купила вафельный стаканчик и сказала: каждый раз, когда будешь приносить пятерку, буду покупать тебе мороженое. Неудивительно, что уже к первому полугодию я оказался круглым отличником.

Я был ребенком очень домашним и страшно боялся реакции одноклассников на себя. Был случай, когда нас оставили на дежурство после класса с одной одноклассницей – мыть полы; и я сбежал домой – исключительно потому, что испугался смешков по поводу того, что мы с ней остались вдвоем в классе; а она потом плакала, что ее бросили одну. Меня за это сильно стыдили – и одноклассники, и учителя, и родители. И ведь по делу же.

Самым счастливым событием за всю начальную школу было, когда родители моей одноклассницы Тани Tatiana Semichastnaya продали нам подержанный велосипед Орленок – и я стал обладателем собственного велика, самого любимого транспортного средства на всю жизнь по сей день. Для понимания контекста: в тогдашнем СССР это был не вопрос денег — такие вещи надо было «доставать», в свободной продаже их попросту не было. Но главное, после этого я как-то сразу полюбил свой класс.

С этим классом я проучился три с половиной года. В четвертом, зимой, я ездил на лыжную базу (занимался в спортивной секции) и там жил вместе с приятелем, учившимся на один класс старше – и все остававшееся после тренировок время читал его учебники и решал оттуда задачки. Чисто из любопытства. А когда вернулся, попал под возмущение одноклассниц: что, нашему отличнику уже настолько все можно, что он теперь и в школу может не ходить? Цитата: «он там на лыжах катается, а мы тут, как дураки, учимся?» От расстройства – причем именно из-за этой обструкции – я пошел к нашей классной руководительнице и попросил перевести меня на класс старше, сказав, что готов сдать все предметы за год. Сдал, прыгнул. Сложно было только с немецким – но тут выручил папа, читавший Фейхтвангера в подлиннике и вообще немецкий язык любивший.

Но вот эти страдания по поводу реакции одноклассников – они никуда не делись. Уже в девятом у нас назначили школьную дискотеку. И вот я весь такой одетый и причесанный прихожу в класс, а там встречаю одинокую математичку Евгешу, проверяющую домашние задания: оказалось, что по рассеянности (а я был и есть настоящий ботан с фирменной эпической рассеянностью) я перепутал день. Разумеется, жестокая Евгеша со смехом рассказала на следующий день об этом явлении классу – и в тот же день я пошел к директору и сказал, что ухожу в другую школу. Так и попал в культурно-экологический лицей номер 1327, где началась совсем другая жизнь.

Дальнейший опыт у меня уже был, так сказать, родительский. Сначала я ходил вместо родителей на родительские собрания к младшим сестрам – ничего более унылого нельзя себе представить. Один раз пришлось идти на собрание, где обещали разбор по поведению – а я, в то время студент первого курса, явился туда бухой в пюре, в кирзовых сапогах, кожанке, тельняшке и рваной кепке «под Лукича», и практически сразу заснул с ядреным храпом. Классная руководительница посмотрела на это чудо и дисциплинарную проработку сестры отложила до лучших времен.

Отучились сестры, затем и дочь. Ее выпускной пришелся на 2018-й; самое странное впечатление – почему-то половина ее одноклассников, да и значительная часть одноклассниц, оказались едва ли не на голову выше меня ростом. Я со своими 180 впервые почувствовал себя сморщенным старикашкой из прошлого – здравствуй, племя младое, незнакомое.

Что понимаю про школу?

Первое: лучший учитель – ты сам. Главное, чему надо там научиться – научиться учиться. Моя проблема в младшей школе была та, что я уже все знал и потому откровенно расслабился – именно поэтому навык самостоятельной работы пришлось осваивать уже позже, в средних и старших классах.

Второе: детей надо грузить. Все эти страдания по поводу того, что слишком много занятий, дети устают и т.д. – никогда их не понимал и не понимаю. Только под нагрузкой, когда есть ответственность, соревнование, успехи и неудачи – вырабатывается характер. Главный враг ребенка – так называемое «свободное время», которое он не умеет сам занимать.

Третье: если умеешь учиться, школа в общем-то не нужна. Особенно сейчас, когда все есть в онлайне и где угодно. Но должен быть кто-то, кто поможет и подскажет, как и чему учиться. Скорее ментор и навигатор, чем учитель в традиционном смысле.

Четвертое: советская школа – неплохая штука для «индустриального» производства однотипных людей с однотипными знаниями, но крайне плохо приспособленная для liquid modernity с ее постоянным перевзвесом ценности тех или иных навыков и компетенций. Если стоит задача вырастить человека, более-менее приспособленного именно к современной реальности – надо в первую очередь тренировать навык быстрого погружения в абсолютно новые и незнакомые предметные области, если угодно, маневра на скорости. Когда я переходил из школы в лицей, главной проблемой опять стал язык: в школе я учил немецкий, а в лицее были только английский и французский. И мне пришлось за несколько месяцев с нуля брать английский до 9 класса; это был тот еще спринт, но как же это потом помогло в жизни. Особенно в 2014-м, когда пришлось вот так же с нуля за очень короткий период осваивать разговорный испанский.

Ну и пятое. Хорошо, когда есть разные школы – с разными подходами, методиками, программами, предметами. Когда есть выбор и альтернатива. Одна из главных потерь, случившаяся за эти 20 лет – отвратительная унификация и стандартизация школы, полностью убившая какое-либо педагогическое творчество.

Рано или поздно мы это поменяем.