Новое

Их глазами, или «Ник, это Майк».

«Ник, это Майк».

Город Франкфурт-на-Майне. Небольшой трехэтажный офис рядом с небоскребами делового центра, но ближе к району Альтштадт. На офисе вывеска банка KfW, по факту же это резервная штаб-квартира тамошних «служб», работающих «на восточном направлении». В комнате для совещаний, выходящей окнами во внутренний двор, проходит мозговой штурм. Процессом руководит человек, еще недавно работавший под прикрытием в России в роли юридического советника у одного из вице-губернаторов крупного российского региона, и буквально только что переправленный через Турцию «домой». В зале — аналитики, оперативники, специалисты по «цифре», пара похожих как однояйцевые близнецы задротов-гуглильщиков из Bellingcat и худощавая девушка из-за Ла-Манша, представленная собравшимся как «специалист по работе с протестной средой в России».

Совещание идёт на русском. Не все присутствующие им владеют достаточно хорошо, но на выборе языка настоял руководитель — мыслить надо, как он выразился, «на языке объекта».

Ниже — транскрипт его вводного доклада.

———

…К плану «Барбаросса» и его реализации в 1941-м можно относиться как угодно, но он все же, особенно в начале, был достаточно эффективен. И одна из ключевых тактических находок штабистов, обеспечивших поначалу эту эффективность, был выбор направлений прорыва именно на разведанных стыках крупных подразделений красных.

Русская управленческая система во все времена была и есть устроена так, что вертикальные связи в ней работают лучше, чем горизонтальные. Чтобы это понять, достаточно поездить по русским дорогам — шоссе из столицы в областной центр всегда лучше и в большем порядке, чем между двумя областными центрами, а из областного центра в районный — лучше, чем между двумя райцентрами. Из райцентра в село дорога еще хоть как-то есть, а между деревнями дорог обычно нет совсем. Это символ того, что происходит в России, когда двое равных по статусу должны о чем-то договориться.

Соответственно, всякий раз, когда необходимо обеспечить взаимодействие двух структур, ни одна из которых не занимает доминирующее положение над другой, русская система впадает в ступор и теряет темп в согласованиях. Взаимодействовать и выстраивать рабочие отношения в режиме равноправного сотрудничества русские генералы, бюрократы и менеджеры попросту не умеют, это дефект на уровне культурного кода.

Чем это знание помогает нам сейчас, весной 2021 года? А вот чем.

Режим Путина, конечно, несколько ослаб и одряхлел за последние годы, но его нынешняя хрупкость все-таки преувеличивается. Он еще достаточно прочен. Пенсионная реформа 2018 года породила некоторую волну разочарования в Путине даже среди его традиционной опоры — так называемых «бюджетников» и работников крупных госпредприятий. Однако уже два года рейтинги доверия власти держатся на плато и пока не собираются падать дальше. Проиграв несколько губернаторских выборов в том же 2018-м, система сумела мобилизоваться и больше сбоев не допускала. Политическая и информационная активность Навального наконец-то создала ему общестрановую известность, но эта известность пока не конвертируется в массовое доверие и поддержку — даже сейчас, будучи в заключении, он воспринимается больше как celebrity, чем как полноценный альтернативный Путину народный лидер. Пропагандистская машина Кремля также понесла потери во влиянии, связанные с сокращением телевизионной аудитории (где у них монополия) и ростом аудитории социальных сетей и платформ (где правила, наоборот, диктуем мы), но по-прежнему исправно промывает мозги большинству российских граждан, особенно средних и старших возрастов. В этом смысле можно было бы сделать вывод, что возможностей для слома системы уже в этом году, в ходе выборов в парламент, у нас не так уж и много.

И тем не менее они есть. И находятся они как раз в сфере тех самых «ударов в стыки».

Как устроено управление внутренней политикой в России? У него есть три автономных контура. Первый — это внутриполитический блок Администрации Президента, во главе с Сергеем Кириенко. Второй — это машина кремлевской пропаганды, также управляемой из АП, но другим подразделением, во главе с Алексеем Громовым, и его подразделение всегда конфликтовало с первым. И третий — это спецслужбы, в первую очередь ФСБ, ФСО и Росгвардия, которые в той же АП замкнуты на Совет Безопасности. Секретарь — бывший глава ФСБ Николай Патрушев. И этот третий контур служб, в свою очередь, тоже далеко не всегда находят общий язык с первыми двумя.

Непосредственный эффект деятельности ФБК Навального в части изменения баланса сил в российской внутренней политике состоит в существенном усилении влияния на неё именно спецслужб. Представляя Путину свою картину украинских и недавних белорусских (белАрусских, поправил сам себя докладчик) событий, чекисты убедили его в том, что активность Навального — это часть большой агентурной операции, направленной в конечном счете на сценарий переворота по модели «цветной революции». Это открыло для спецслужб возможность, о которой наиболее амбициозные генералы втайне мечтали многие годы: забрать, хотя бы частично, внутриполитическое управление у «пиджаков» со Старой Площади и вернуть его туда, где оно и было в советское время — на Лубянку. Уже сейчас списки кандидатов в депутаты от всех лояльных Кремлю партий проходят т.н. «согласование» не только в АП, но и у чекистов. Более того: они получили значительную автономию в активных действиях против того, что у них называется «несистемной оппозицией»; внутриполитический блок более не обладает монополией в этой сфере.

Парадокс, но по состоянию на сейчас главные бенефициары Навального — это те самые siloviki. Им в их борьбе за «место под солнцем» Навальный пока принёс намного больше бонусов, чем, например, нам. Но для нас сейчас экспансия силовиков — это первый из «стыков».

Как в него можно бить? Генералы любят получать ордена и звёзды на погоны. Уже сейчас многие из них активно собирают компромат на гражданских руководителей не только в части коррупции, но и в части фальсификаций на выборах. Кое-где это уже начало всплывать — в частности, в совсем свежей истории с арестом губернатора Пензы, после которого всплыли подробности, связанные с фальсификацией его собственных выборов в прошлом году и с подготовкой «чёрной кассы» для таких же фальсификаций на предстоящих выборах в федеральный парламент.

Поэтому, как минимум, мы можем уже сейчас вбросить через наши формальные и неформальные каналы слухи о том, что в ФСБ готовятся списки самых активных губернаторов-«рисовальщиков» для показательной расправы над ними под флагом «борьбы за легитимность выборов» — якобы с тем, чтобы власть могла перехватить инициативу в этом у «несистемной оппозиции». И, разумеется, в половине случаев это будет лишь поводом. В реальности же службисты будут попросту «сводить счёты» с теми гражданскими начальниками, которые не хотят плясать под их дудку. Поскольку «коррекциями» на выборах в России — в разной, конечно, степени от региона к региону — занимаются абсолютно все. А наказывать, как обычно, будут лишь фигурантов «чёрного списка». И это откроет для «служб» гигантский коррупционный рынок: каждый губернатор будет пытаться любой ценой узнать, нет ли лично его в этом списке. И, пока не узнают достоверно, будут активно саботировать те KPI по выборам, которые им спускают из АП. А также втайне от кураторов «расторговывать» проходные места с системными партиями, беря, разумеется, и генералов в долю. Здесь для нас — возможность нанести серьезный удар всей их машине «управляемой демократии».

Второй стык — это тлеющий конфликт между внутриполитическим менеджментом и системой госпропаганды.

Создатели путинской системы — Волошин и Сурков — кроме формального должностного статуса, обладали достаточным неформальным авторитетом для того, чтобы осуществлять контроль над пропагандистской машиной. Как минимум, с точки зрения agenda и выработки интерпретаций для работы кремлевских медиа, за которые в их времена отвечал тоже внутриполитический блок. Но их сменщики — как Володин, так и Кириенко — такого авторитета уже не имели и не имеют. Поэтому с какого-то момента, и уже довольно давнего, топ-менеджмент кремлевской медиамашины освободился от их идеологической цензуры и ушёл в автономное плавание.

Но это не значит, что, обретя самостоятельность, генералы путинских медиа сумели сами на должном уровне поставить процесс производства и обновления agenda. Отсюда та архаика, в которую свалились — особенно после украинского конфликта — кремлевские пропагандисты. Тот набор установок и интерпретаций, который они и сегодня транслируют и в мир, и внутри страны, в своей основе не менялся уже с 2007 года, со времён мюнхенского выступления Путина. Мир с тех пор изменился очень сильно, а они законсервировались в языке и установках почти пятнадцатилетней давности. Во многом именно поэтому основная социальная опора режима сейчас — это сельские жители и старшее поколение: те, до кого «медленнее доходит». Тем не менее, медиаменеджеры Кремля ревностно оберегают свой административный «суверенитет» и от людей Кириенко, и от silovikoв.

Как можно ударить в этот стык? Важно понимать, что люди, работающие в медиа, даже самых провластных, всегда придерживаются более либеральных взглядов, чем бюрократия. В медиасреде — всей без исключения — всегда тлеет внутренняя фронда. Которая усиливается по мере того, как «установки», спускаемые руководством для освещения тех или иных событий, все больше воспринимаются ими как оторванный от реальности бред, а их трансляция — как испытание для их самоуважения. Кроме того, кремлевские медиа еще и зарабатывают на рекламе, и по мере того, как они теряют аудиторию, которая уходит от них на YouTube и в соцсети, их ressentiment усиливается, и даже периодически выплескивается открыто — как это было в 2019-м в связи с арестом журналиста-расследователя Голунова.

Поэтому прямо сейчас мы должны как можно больше вбрасывать информацию о готовящихся цензурных акциях — в первую очередь, блокировках популярных социальных платформ и предвыборных репрессиях в отношении отдельных медиа. Не очень важно, есть ли у Кремля такие планы в действительности или нет. Хотя пока кремлевские параноики активно помогают нам, подкидывая повод за поводом. В особенности это касается ограничений, связанных с работой журналистов на уличных протестах.

Есть то, что играет пока не в нашу пользу — это растущее раздражение в адрес цензурной политики глобальных платформ, которые уже открыто сравнивают с кремлевской идеологической цензурой, и не всегда сравнение в их пользу. Но в контексте недавнего выступления режиссёра Богомолова мы можем держать такую линию, что freedom of speech — это ценность той самой «старой Европы», а значит за неё нужно бороться с властью вне зависимости от того, что происходит в этой сфере на нынешнем Западе. Русские будут это делать даже с некоторой гордостью — хоть в чем-то вдруг «оказаться более свободными».

В готовящихся парламентских выборах, в отличие от предыдущих 2016 года, роль медиа будет весьма значительной. Чем меньше гандикап между реальными рейтингами власти и «целевыми показателями» — тем меньше необходимо будет вбрасывать и рисовать. Тем меньше нагрузка на систему и меньше рисков. Именно поэтому и АП, и «Единая Россия» будут все более активно требовать «поддержки с воздуха», и внутриаппаратное давление на генералов пропаганды будет усиливаться. Они же, в свою очередь, будут пытаться от него защищаться.

Еще один парадокс: самыми заинтересованными в том, чтобы свести медиаосвещение выборов к минимуму, а результата достигать главным образом вбросами и рисовкой — являются сегодня именно кремлевские медиаолигархи. Которым важно вывести свою систему из-под непосильной нагрузки и ответственности.

Нам же важно, наоборот, именно вынудить их против их воли побольше рекламировать глубоко презираемую ими самими «Единую Россию». А для этого, конечно, мы должны максимально раскручивать своими ресурсами ее номинальных оппонентов, закрыв глаза на то, в какой степени они являются спойлерами, оппортунистами и пещерными антизападниками. Что касается «улицы», то важно сделать так, чтобы в сентябре протестовать против вбросов вышли не только «штатные» сторонники Навального, но и группы поддержки тех кандидатов и партий, которым обещали относительно честную борьбу, а потом кинули, перерисовав результаты. Для этого очень важно транслировать, что лично Путин, может, и хотел бы прозрачности и легитимности, но начальники на местах, боящиеся за свои кресла и финансовые потоки, откровенно пренебрегают этим. Будучи уверенными, что за рисовку с них не спросят, а вот за невыполнение KPI — «вызовут на ковёр». И это должен быть поначалу протест не против Путина, а именно против этих нехороших людей — тогда базу протеста можно значительно расширить. А уже потом, когда ситуация раскачается, присоединять к нему и делать его остриём боевой «несистемный» актив.

При этом в течение всей кампании тема того, как именно власть готовит вбросы и фальсификации, должна быть доминирующей. Нужны расследования, инсайды, сливы (можно выдуманные), публичные свидетельства рядовых исполнителей, получивших приказ и решивших «поступить по совести». И необходимо постоянно вынуждать спикеров от власти их опровергать, клясться всем чем можно, что выборы будут честными — они обязательно будут это делать, им деваться будет некуда. И все эти клятвы мы им, конечно, припомним и предъявим.

А теперь, коллеги…

———

…далее запись прослушки обрывается.

[fbcomments]

About Алексей Чадаев

Директор Института развития парламентаризма