Алексей Чадаев Наблюдения, замечания и предложения
Цена слова.
Разобраться в споре Варлаама Калабрийского с Григорием Паламой и составить себе наконец хоть какое-то строгое мнение по вопросу — одна из моих жизненных целей лет, наверное, с двенадцати. В 90-м, в 2000-м, в 2010-м, в 2020-м я снова и снова возвращался к этой теме — в разном возрасте, с разным опытом, разный я. И, думаю, это на всю жизнь.
Ну, то есть, с самого начала, как только я вообще узнал о чем речь, я был, конечно, в фан-клубе Паламы. Против всех этих рационалистов, филокатоликов и словоблудов — за аскетов, мистиков и священнобезмолвствующих. Меня так учили, это базовая прошивка, софт по умолчанию. Но там же и тогда же меня учили «думать за другую сторону» — и, устраивая в своей голове внутренние дебаты между «путём разума» и «путём духовной практики», я все чаще обнаруживал, к своему изумлению, что последнее слово опять за Варлаамом.
Главным образом, как потом я понял, это происходило потому, что всякой рациональной деятельности в моей уже «взрослой» жизни стало много, а вот «духовной практики» — молитвы, поста, послушаний, какой-либо аскезы — стало мало, чтоб не сказать «не стало совсем». «Внутреннему Паламе» попросту не на что было опереться в непосредственно переживаемом опыте, в то время как «внутренний Варлаам», наоборот, так и сыпал «кейсами». Но тут-то и крылась главная логическая ловушка: получается, что побеждала не та позиция, за которой стояло больше теоретических аргументов, а та, которая опиралась на больший практический опыт: то есть, опять-таки по Паламе!
Спасибо А.М.Пятигорскому, он в своей брутальной манере мне кое-что объяснил. Его формула «всем собой» — в оригинале про секс, а в метонимическом переносе про мышление — означала буквально: невозможно точно мыслить, не _живя_ тем, что ты мыслишь. Гроша ломаного не стоит та философия, по которой не живет сам философ. Ну и, соответственно, гроша ломаного не стоит то богословие, которое не сопровождается опытом практического богопознания. Но, с другой стороны, живой опыт, если у тебя нет способов «схватить» и зафиксировать логической, рациональной конструкцией, существует только в момент его непосредственного получения, и умирает сразу после такового. Это значит, что наиболее действенной является своего рода маятниковая, фазовая механика: вот тут ты действуешь, а вот тут рефлексируешь и пересобираешь мозг; а вот снова уходишь в действие, а вот снова в мышление — и тщательно следишь за соблюдением баланса между первым и вторым. Именно поэтому, скажем, «Записки о Галльской войне» Цезаря или «Вторую Мировую» Черчилля мне читать много интереснее, чем любые книги профессиональных историков. Не бился лично с гельветами под Бибрактой и не сводил лихорадочно сводки потерь торгового флота в подводной войне — что ты можешь о происходившем понимать по-настоящему? Талебовская «Шкура в игре» — в сущности, тоже про Паламу. Собственно, именно поэтому я так не люблю, когда меня аттестуют «политологом». В устоявшемся словоупотреблении «политолог» это тот, кто публично комментирует политику, но сам непосредственно в ней не участвует ни в каком качестве (кроме разве что «участия» в том смысле, что комментарий является ангажированным и проплаченным пропагандистским высказыванием). Даже «политтехнолог» лучше, несмотря на весь флёр этой профессии. Но тоже плохо: главным образом потому, что «политтехнолог» это по умолчанию всегда про деньги — то есть про отсутствие каких-либо других внутренних целей, кроме параметров заказа. В этом смысле он не субъектен, но, хуже того, он именно в силу позиции всегда лжёт, что твой политрук.
Все это рассуждение, в конечном счете, о шкале ценности для оценки того или иного высказывания в зависимости от практического опыта говорящего. Опыте, которым человек отвечает и которым обеспечивает вес своего слова. И не просто и не только опыте, но и репутации, имени, всего, что составляет «я» взрослого человека. В наиболее чистом случае — когда ты ставишь деньги на кон: они, собственно, и есть твоё овеществленное время и опыт.
И, да, когда человек, говорящий что-то, не рискует ничем, если выяснится, что он оказался неправ — это означает, что его слово изначально не стоило ничего. Такой вот, если угодно, пацанский исихазм.
