Алексей Чадаев Наблюдения, замечания и предложения
Обвешиваю стены учебными плакатами по парусному делу.
Зимой, когда вокруг снег, а море далеко, всё равно невозможно забыть это ощущение бьющего в лицо воздушного потока, пенных брызг и уходящей в крен палубы под ногами. Я много про это думаю; несколько раз мне даже снилось, как я стою у руля и пытаюсь одновременно удержать курс и привестись к ветру, который под вечер неумолимо забирает к северу…
Это лирика, конечно, но вот какие мысли по поводу.
1. Нынешняя мировая цивилизация выросла из средиземноморской — тут как бы её колыбель. Большие континентальные царства древности были речными — Тигр и Евфрат, Нил, Инд, Янцзы; но река это узкая дорога из точки А в точку Б, а море всё как одна большая дорога в любую сторону. Кстати, как и степь на севере Евразии. Чтобы двигаться по степи, понадобилось найти общий язык с лошадью; чтобы двигаться по морю, понадобилось найти общий язык с ветром. Лошади можно задать направление; ветер же дует куда ему вздумается — но твоя задача, используя его движение, прийти тем не менее именно туда, куда тебе надо. Морское сознание — построено вокруг идеи о том, что текущие обстоятельства могут быть какими угодно, но большинством из них можно воспользоваться в своих целях. Наверное, в этом и суть пресловутого противоречия между теллуро- и талассократией: в одном случае ты пытаешься подчинить себе силы, в другом — использовать их, что называется, «втёмную».
2. Когда я начал ходить под парусом, совершенно по-новому увидел для себя мышление древних греков. Обитателей островов и полуостровов, чья жизнь проходила в пограничье между землёй и водой. У которых не было и не могло быть точного времени движения, потому что никогда нельзя гарантированно рассчитать, за сколько дней корабль дойдёт от одного города к другому. Понятно, почему именно они, вслед за такими же морскими бродягами финикийцами, отказались от идеограмм в пользу фонетического письма: когда ты на корабле, ты месяцами видишь одно и то же, но говорить можешь о чём угодно, и понимаешь реальность через речь. Понятно, почему именно они изобрели астрономию: нигде на суше не увидишь такого ровного небесного купола со звёздами. Понятно, почему именно они изобрели философию и науки: будучи в море, ты всё время находишься под действием сил, которых не видишь, но которые есть и которые действуют по своим неумолимым законам. Понятно, почему именно они изобрели христианство из еврейской веры и своего Логоса: земная жизнь как корабль, ведомый к цели мыслью, словом и действием в бурном море, а смерть — как берег: желанный либо погибельный.
3. Римляне, византийцы, средиземноморские арабы, венецианцы-генуэзцы, испанцы и португальцы, голландцы и наконец британцы — создали целые миры своими парусными флотами. Наверное, и мы начали становиться по-настоящему «миром» только тогда, когда Пётр решил строить флот. До этого все претензии построить себе из брёвен «третий Рим» между Неглинкой и Яузой годились разве на то, чтобы потешить самолюбие. А для того, чтобы царить в степном сухопутном море Евразии как Орда, нужно было сделать московского князя азиатским ханом, а вольных русских людей его рабами — трагедия попытки Грозного, опрокинувшей нас в вековую смуту. И нигде так не чувствуешь этого, как в Кронштадте, Владивостоке или Севастополе: мы мир только до тех пор, пока у нас есть море.
4. Есть у меня одна затея. Курс лекций и семинаров по античной, точнее именно древнегреческой философии — на паруснике, от Родоса через Крит к Афинам. От Фалеса до Плотина, а может и дальше, если уложиться. Так, чтобы в светлое время — морской переход, потом швартовка и занятия — с проектором, можно прямо на парус. Чтобы рассказ про «здесь Родос, здесь прыгай!» был на Родосе, а Зенона, скажем, обсуждать на Крите; попутно и разбираться, что такое в философском смысле «критика». В идеале, при достаточном времени, маршрут можно было бы построить так, чтобы финальной точкой стали даже не Афины, а Стамбул — чтобы подойти по Мраморному морю к устью Босфора и посмотреть оттуда на Софию, коей Юстиниан когда-то и «заменил» философию, закрыв платоновскую Академию, которой к тому времени было более девятисот лет.
Мечтать не вредно, что называется.
