Политики и селебы

На неделе был в гостях у старых друзей, с которыми когда-то работал вместе, а сейчас они уже много лет рулят большим инвестфондом и, конечно, варятся в своём мире цифр и показателей.

Обсуждали, среди прочего, одну из моих любимых тем: разницу между селебами и политиками. Я объяснял им одну вещь, для любого из политической сферы понятную, а для внешнего человека далеко не самоочевидную. Что селеб заинтересован генерить на себя внимание почти любой ценой; он может быть сколь угодно скандальным, но нельзя допускать, чтобы о нём забывали. Внимание — его главная валюта и главная точка монетизации. Политик тоже нуж­дается во внимании, но далеко не во всяком и, более того, не всегда. Он может тоже провоцировать скандалы, которые, конечно, растят ему антирейтинг; но если вместе с этим у него не приросла хоть на чуть-чуть база его поддержки — скандал был впустую.

В качестве примера селеба, который пыта­ется в политику, не чувствуя этой разницы, я привёл Собчак: узнаваемость по стране 90%, антирейтинг 89%. То есть проблема не в том, что она провоцирует скандалы и растит антирейтинг, а в том, что не растит при этом рейтинга, устойчивой базы сторонников. А в качестве контрпримера — Жириновского, который часто ведёт себя как типичный селеб, но при этом наряду с хейтом каждое его действие всегда приращивало и

какие-то группы поддержки. Наиболее чистый в этом смысле пример — выступление Ленина с Апрельскими тезисами: в, казалось бы, охваченной патриотическим и милитаристским настроем среде столь жёстко антивоенное и «пораженческое» выступление, конечно, и поставило его в центр внимания, и добавило ему хейтеров, но вместе с этим начала устойчиво расти и группа сторонников, которая к осени уже была достаточной, чтобы взять и удержать власть.

Они меня спросили про Навального: а как с ним? Я сказал, что Навальный, конечно, ближе к политику, чем к селебу, но проблема в том, что у него нет ника­кого предложения, взламывающего ту нишу, в которой он уже очень давно укрепился и забрал там всё, что мог: нишу антикоррупции. Она хороша, в ней всегда будет много народу, но она не может быть той архимедовой точкой опоры, с помощью которой можно рассчитывать перевернуть государство. Коррупция воспринимается как хоть и неприятная, но по большому счёту неустранимая часть реальности. Массовый зритель, глядя на дворцы из его фильмов и бурно негодуя, в то же время в глубине души ведёт сам с собой такой диалог: «а как бы я вёл себя на их месте? — да так же! Тоже бы дачу строил, настолько здоровенную, насколько деньги позволяют». В этом смысле антикоррупция — это скорее дополнительный движок к другому большому процессу, например как к десоветизации в Перестройку, но она не может быть сама по себе центральной «большой идеей» для смены режима. Если только, конечно, не развернуть её в более широкую программу изменения всего общественного строя, но под такое нужна идеология, сопоставимая по мощи с марксизмом. Даже жёсткое запад­ническое пораженчество — сдать ядерный чемоданчик, отдать Крым с Донбассом и «вернуться в семью цивилизованных народов» — на такую не тянет. Поэтому, возвращаясь к Навальному: поддержка — есть, антирейтинг — тоже есть, а хода, чтобы сдвинуть недоста­точный пока баланс первого и второго — нет.

Точнее, он был; и Навальный его в какой-то момент почти нащупал, придя на «русский марш»— но вот тут ему почти сразу дали по рукам — сразу и наши на­чальники, и западные кураторы.