Суд

Собираю в кучу всякие разрозненные мысли об итогах – года, цикла и т.д.

В общем, «начну с плохого». Главный неуспех путинского правления – это неуспех правоохранительно-судебной реформы. То, что начиналось в 2001-2002, и где тогда сначала с говном съели Козака, который пытался что-то делать (и кое-что всё-таки успел), а потом, после Юкоса, и вовсе «оставили всё как есть». В итоге это сейчас самая больная точка государства, такой гнойник, откуда идут метастазы во всю остальную госсистему.

Кирилл Мартынов как-то уже обозвал в шутку РЖ «судебным вестником»; мне сейчас кажется, что это больше чем просто шутка. Мы ненароком втягиваемся в одну за другой правозащитные кампании – сначала собственно мартыновская история (новг.дело), сейчас Фаланстер и дело Аракчеева; это происходит само собой, естественным образом. Каждый случай как на ладони высвечивает аховую ситуацию в судилии; а при этом к нам уже начинают ходить ходоки – и, видимо, придётся заниматься этим на долгосрочной и постоянной основе.

Поэтому несколько соображений.

Я, к сожалению, не принимал участия в подготовке пленарного заседания ОП по судебной теме; это делала комиссия Кучерены – который, к сожалению, силён больше в пиаре, чем в работе по существу. Само заседание в итоге было никаким – но тем не менее, там были публично озвучены несколько цифр, которые и так были известны, но которые дают разным нашим оценочным суждениям фактическую опору.

Итак. Дабы не грузить подробностями. Главная цифра — 2% оправдательных приговоров по уголовным делам. Что она значит? Она значит, что как таковой уголовный суд у нас не существует. Решение по делу принимается следователем, он же фактически и выносит приговор. Судья лишь распорядитель, который может скостить или увеличить срок, изменить те или иные формулировки и т.п.

Ещё более незавидная функция в этой ситуации у адвоката: он, фактически, посредник между системой (судья+прокурор) и участниками процесса. И как только он пытается выйти за рамки этой своей посреднической роли, это тут же воспринимается как игра не по правилам – после чего задействуется огромное количество процедурных возможностей исключить его из процесса полностью: система как бы «каменеет».

Но и это всё в конечном счёте лишь симптомы. Базовая же, фундаментальная проблема в другом. В том, что наша политическая культура пока так и не выработала отношения к суду как к отдельному самостоятельному виду власти. С идеей «разделения властей» у нас вообще всё плохо, она категорически не вяжется с тем холистически-монистическим образом «Власти» как таковой, как субъекта – которым мы все оперируем походя, как само собой разумеющееся. Поэтому функция Судьи массовым «политическим подсознанием» всегда атрибутируется институту первого лица, персонализованной инстанции Власти: «если суд принял такое решение – значит, Он несёт за это ответственность». Неважно даже, «позвонил-приказал» или наоборот «не позвонил и допустил» — это один и тот же сорт ответственности.

Собственно суд в такой картине мира не может восприниматься иначе, кроме как в виде «судебного департамента» при этой самой Власти, единой и неделимой. Он и выстраивает себя как именно что департамент, где ничего не решается, а лишь реализуется некоторая высшая по отношению к нему воля. Можно спросить: а как ещё – ведь суд осуществляет законы? Но в этом-то и заключается тонкая разница между отношением к закону как к рамке и как к инструкции.

Кстати, на этом месте мы подходим к такой интересной у нас сущности, как закон. Если говорить честно, его, как такового, у нас тоже нет. Поскольку Основной закон «недолегитимен» (он до сих пор воспринимается как временный документ на период состояния гражданской войны), большая часть обычных законов наследует тем, которые были приняты ещё до него и лишь обновлены с сохранением общих принципов; а Законодательная Власть в виде отдельного самостоятельного рода Власти никем не воспринимается точно так же, как и Судебная. Она – такой же департамент, только не по исполнению законов, а по их написанию – от имени и по поручению. Соответственно, любой закон для любого судебного работника – это именно что текущая инструкция от начальства (причём довольно далёкого – есть и более близкое со своими инструкциями).

Всё это, казалось бы, очень общие и отвлечённые вещи, но результат они имеют совершенно конкретный. Он в том, что суд не работает ни в качестве механизма разрешения конфликтов, ни в качестве механизма защиты чьих-либо прав, ни даже в качестве механизма исполнения закона. Единственная роль, в которой он функционирует – это роль приводного ремня государственно-репрессивной машины.

Результат известен. Про 2% оправдательных приговоров я уже говорил. Добавим к этому дикое количество заключённых – около миллиона человек (второе место в мире после… США). И эта цифра растёт – в текущем году на 6000 ежемесячно. Дикая перенаселённость порождает катастрофическую санитарно-эпидемиологическую ситуацию в тюрьмах – скажем, новую эпидемию туберкулёза мы получили именно оттуда. Количество убийств, увечий, преступлений против личности, совершённых за решёткой – тоже закритическое.

Как таковая правозащита у нас, к сожалению, недалеко ушла по уровню самосознания и технологиям от всей остальной системы. Что мы умеем? Мы умеем писать жалобы в разные высокие инстанции – в чуть перелицованном формате публичного доноса. Мы умеем устраивать громкий ор в медиа – смотрите, людей обижают, «вот он проклятый режим, и всё у нас так». Мы умеем организовывать благотворительные мероприятия – единственное достойное дело из всех вышеперечисленных. Наконец, мы немножко умеем ходить в разные кабинеты разных начальников и шантажировать их разными неприятностями (публичного и непубличного свойства); но это гораздо лучше нас умеют делать другие люди, несколько более коммерческого профиля.

Отношение к такого рода правозащите со стороны судейско-прокурорских – понятно какое. «Мы – государевы люди, а вы – второй сорт, говно на палочке («гражданское общество» на нынешнем новоязе). Так что орите себе что хотите, только потише, а то работать мешаете, у нас дел много». И ведь не возразишь, в контексте-то. Действительно, он же при Должности, а я тады хто?

Дабы не углубляться, просто пунктиром. Центральным гвоздём мне всё-таки видится статус фигуры Судьи – кто Судья, как он воспринимается, какой вес имеет его слово и что он может. В чём-то ведь прав безумец Найшуль, когда предлагает переименовать судью в Князя – просто для того, чтобы вбить в сознание образ того, что Суд – это не инстанция и не «ветвь» Власти, а сама Власть, первичная и изначальная.

Должен ли Судья быть «специалистом в законодательстве»? Выскажу крамольную мысль: а вот совершенно не обязательно. Гораздо важнее, чтобы он был известный, авторитетный человек с весьма капитализированной репутацией – т.е. с одной стороны, чтобы его слово имело реальный вес, а с другой – чтобы он этим своим словом и этой своей репутацией дорожил больше, чем местом, зарплатой и т.п. Если такой человек берётся судить, то дальше уже дело техники – экспертов, специалистов, консультантов – его направить в русло корректности по отношению к закону. Поэтому надо брать в судьи не выпускников юрфака, прошедших стаж в системе (обычно на низших прокурорско-судейских должностях), а состоявшихся и авторитетных лидеров общественного мнения – всех тех, кому сейчас не находят лучших мест, чем сугубо представительские, типа «региональных общественных палат» и всяких разных «советов старейшин». Раз у вас репутация, уважение, доверие, наработанное годами – вот и используйте их с пользой непосредственно в обществе, вместо того, чтобы торговать ими по мелочи с действующим начальством.

Далее. Надо расшить, максимально дистанцировать друг от друга прокуратуру (следствие) и суд. Сейчас они фактически два лица одной и той же системы, с одними и теми же кадрами, одной и той же корпоративностью, одним и тем же менталитетом. Чтобы заработал принцип презумпции невиновности, нужно, чтобы для каждого судьи (именно судьи, а не адвоката!) прокурор был по умолчанию «неправ» — до тех пор, пока не докажет обратное. Должно возникнуть даже что-то вроде взаимного противостояния этих двух корпораций – судебной и прокурорской.

О публичности суда. По новгородской истории нас много обвиняли, что мы «оказываем давление» на суд. Это, между прочим, само по себе интересное явление: то, что значительное количество людей считают само по себе опубличивание процесса формой «давления». Хорошая иллюстрация к состоянию правосознания, которое считает единственно верной ситуацию, при которой суд вершится непонятно кем, непонятно как, ночью и когда никто не видит.

Нет, не просто «открытость», а именно максимальная публичность судебной жизни – один из главных путей к исправлению ситуации. Если мы в течение нескольких лет сумеем привлечь внимание значительной части общества к тем или иным громким судебным процессам, одно это уже будет значительным вкладом в воссоздание Суда как Власти. Ограничения публичности могут быть только этическими – как, например, право на неприкосновенность частной жизни; или техническими, такими, как необходимость защиты свидетелей или охраны конфиденциальной информации. Вне этих ограничений все заклинания про «тайну следствия» и «давление на правосудие» — абсолютное зло. Судья судит не сам – он судит как бы от имени всего общества, признаваемых им норм всеобщего закона. А значит, твёрдая гарантия легитимности судебного решения – это максимальная вовлечённость наиболее широкого круга людей в открытое обсуждение дел, решающихся в суде.

Продолжение, конечно же следует.