В связи с.

Думаю про историю со статьёй «На смерть нацбола».

Я в самом деле не был её автором (то, почему некоторые мне это авторство приписали – отдельная интересная тема). Мне бы никогда не пришло в голову писать про «другую смерть в другой России». Никакой «другой» смерти, а равно и «другой» России не существует: смерть на всех одна, и Россия – тоже одна. А то, что маршисты называют «другой», на самом деле просто «предыдущая»; в этом смысле «другая Россия» в 95-м называлась КПРФ.

Но вот та самая последняя фраза, на которую все так взъелись – «это политика, деточки, здесь могут и убить»… Под ней-то как раз я готов подписаться. И, в общем, всегда воспринимал этот факт как само собой разумеющийся. Да, если я занимаюсь политикой, меня за это могут убить. А если нет, тогда то, чем я занимаюсь – не политика, а bullshit на постном масле. Я это понял ещё в октябре 93-го, сидя в Белом Доме.

Пространство власти – это по определению такое пространство, где ставки всегда «больше, чем жизнь». Аристократия расплачивалась за право господства постоянно повышенной готовностью к смерти – это то, о чём сейчас забыто. Из русских царей после Петра каждый второй умер «не сам» — шутка ли? Но это нормально: борьба за власть — это всегда особого рода война; и если там сейчас не стреляют, то, как правило, потому, что есть некий конвенциональный запрет на те или иные виды оружия. А вовсе не из-за того, что упали ставки.

Собственно, именно поэтому я так спокоен по поводу нашего ухода из РЖ. Жив же и на свободе, так что «кости целы, мясо нарастёт». Я давно себе положил, что меня всегда и в любой момент могут уволить, посадить, грохнуть и т.п., и никогда не надо этому удивляться. Причём всё это будет «ни за что», а просто потому, что, например, «изменилась генеральная линия», или даже не линия, а какой-нибудь «расклад». Это нормально, это та самая плата за саму возможность участия в политике. Это так, и надо иметь мужество всегда отдавать себе в этом отчёт. Собственно, именно поэтому меня всегда удивляло, почему такая толпа рвётся ею заниматься – но большинство из неё, судя по всему, предполагают, что им-то никогда ничего ни за что не будет.

Между прочим, идея о жизни как ценности, которая была в моей одноименной статье в декабре – не противоречит этому принципу, а, напротив, утверждает его. В неё заложена недопустимость использования смерти как политического средства – кем бы то ни было и в каких бы то ни было целях; просто потому, что этот инструмент, будучи раз использованным, всегда имеет тенденцию превратиться в фабрику по производству смертей – работниками которой так или иначе окажутся все противоборствующие стороны. Почему это плохо? А вот именно потому, что одна из главных задач, ради которой вообще существует политика как пространство общественной коммуникациии – это чтобы люди как можно меньше убивали друг друга. И если она превращается в свою противоположность, то это и есть измена основам. «Воин нужен не для того, чтобы убивать, а для того, чтобы не убивали». А жизнью надо жертвовать не для того, чтобы снижать её ценность, а для того, чтобы утверждать её.

Дикси.