Поиски формы

Была у меня одна очень старая, ещё курса со второго, телега. Смысл телеги был в том, что подлинное познание — это на самом деле такая форма любви. Ну, в том плане, что язык нас не обманывает, и когда в Библии пишут, что «Авраам вошёл к Сарре, познал её…» и т.д., имеется в виду не только одно омонимическое значение, но и все значения разом (собственно, на тот момент это был частный случай рефлексии над истграмом — «омонимов не существует!»).

Отсюда я даже тогда написал что-то вроде трактата страничек на пять, про то, что вот были Эрос, Филия, Агапе и Сторге у греков. И что вот, дескать, был Батищев, вот Маклюэн тоже был. И что в любой коммуникации кроме самой информации передаётся ещё что-то, то, что «глазами не увидеть, мозгами не понять». То есть когда мы говорим «medium is the message», мы имеем в виду не столько то, что транслятор сам является информацией, сколько то, что от транслятора мы получаем ещё нечто, кроме собственно информации, некую неосязаемую энергетику. И вот батищевское различение психо- и онтокоммуникации — это как раз различение между «чистым» информационным обменом и информационным обменом «плюс».

Ну и там дальше много было следствий.

Во-первых, что ненависть — это, конечно же, тоже такая форма любви: ну, сие как раз банально.
Во-вторых, что невозможно познавать мир посредством конструирования в голове умозрительных моделей, как мы привыкли это делать: это «не любовь»; а значит, ты ничего никогда не познаешь, запутаешься в кантовских «вещах-в-себе». Познавать мир надо как Авраам Сарру, вот в чём дело. А это совсем другая гносеология, между прочим.
В-третьих, сама жизнь есть тоже одна из форм любви. Это тоже реконструируется из языка — «я жил с такой-то (таким-то)». «Он с ней больше не живёт». «Он больше не живёт». Во втором случае — с кем? Со всеми нами и с миром, разумеется.
В-четвёртых, и институт собственности — тоже проистекает отсюда. Разумеется, глагол «иметь» в значении «заниматься сексом» на нынешнее русское ухо звучит чуть ли не как американизм, но ведь и Владимир Рогнеду «поял», а не как-нибудь там. Соответственно, калькированные из английской грамматики «я имел беседу» и «я имел завтрак» надо понимать правильно, т.е. в нашем контексте. Тем более про собственность: имущество — это всё то, что ты имеешь, и только до тех пор, пока имеешь.

Вконец добил мне эту тему А.М.Пятигорский, своей фразой, которая в политкорректной версии надо излагать примерно так: «секс — это дело не какого-то одного органа, а всего человека». В изначальной, дворовой версии фраза звучит куда как изящней и сочнее («Е..тся не х…м, а всем собой«). Отсюда проистекает бездна следствий. Начиная от того, что никакого «мозга» не существует: человек мыслит всем собой, сгусток серого вещества лишь координирует этот процесс; а «мозг» как нечто отдельное — это то, что находят исключительно у трупов. И заканчивая тем, что сама идея «невербальной коммуникации» — фикция: невербал, конечно, можно приспособить для нужд информационного обмена (язык жестов и всё такое), но вообще-то он предназначен не для обмена ноликами и единичками. А для игры чувств, то есть всего того, что «по ту сторону» кода как такового.

Главный переворот, который происходит в этой точке, состоит в том, что никто никогда не ищет любви как таковой — мы и так в ней пребываем всё время, буквально окружены ею. Нет, люди ищут именно её определённую форму, ту, которая им нужна, и отвергают другие формы. Вокруг педофила много взрослых — но ему нужен маленький ребёнок. Вокруг гея много женщин — но ему подай мужчину. Маньяк или насильник в большинстве случаев мог бы получить своё без крови и насилия — но ему важно сделать это именно так. Наконец, самый обычный человек (мужчина, женщина) как правило ищет не партнера как такового, а некую довольно абстрактную форму, постоянно поверяя ею реально встречающихся людей — которые, конечно же, никогда ей полностью не соответствуют. И основной дискомфорт коммуникации — это дискомфорт несоответствия оной форме. А единственная формула преодоления — измениться самому, сломать себя, со всеми своими «формами».

Принять форму, проще говоря. И держать её. В смысле, быть в форме.

P.S. Когда возвращались из Нальчика, где Сванидзе говорил про греческие синонимы в тосте (почему я и вспомнил), Ряховский спросил меня, какое из основных значений мне ближе. Я тогда ответил, что, видимо, старею, потому что раньше бы точно сказал «агапе», а теперь скорее «эрос». Но, подумав на досуге, понял, что всё-таки «сторге» — без вариантов. Единственная по-настоящему надёжная, прочная ипостась.