Путин, кажется, сам крепко верит в столыпинскую пропаганду про «двадцать спокойных лет», благо и поминает известные мо Петра Аркадьевича на каждом шагу. И не он один – вот либеральная душка Чиркунов, помнится, не так давно разразился в блоге пассажем насчёт выборов: что-то в духе «скорей бы уж они закончились, такое количество времени непродуктивно расходуется непонятно на что». Логика менеджера с его вечным вопросом об эффективности. Беда в том, что менеджеры – Столыпин, Путин, Чиркунов – так и не поняли, что политическая реальность ортогональна менеджерской: там речь не о вопросах управления, а о вопросах власти. Но при этом сам тезис про «десять спокойных лет» — катастрофическая ошибка, не только в политическом смысле, но и, в конечном счёте, в смысле той же самой эффективности.
В «Отцах и детях» есть характерный эпизод – Базаров, только что ранивший Павла Петровича на дуэли, тут же бросается делать ему перевязку, уже не как фрондёрствующий юноша-нигилист, а как потомственный русский врач, чей долг – помощь раненому. Собственно, из Базарова в итоге и вышел настоящий русский врач-подвижник, такой, каких мы много видели в нашей истории – какими были Пирогов, Сеченов, Захарьин, даже тот же Булгаков. Но если предположить, что для того, чтобы вырасти в такого вот настоящего врача, юноша должен в студенчестве обязательно побыть ниспровергателем-нигилистом? Ответ дадут сегодняшние медвузы, где вместо Базаровых всё более правят бал шустрые деятели, продающие блатные места и выпускающие понятно каких «лекарей».
То же и с учителями, офицерами… да и чиновниками, если уж на то пошло. Среда, в которой только и могут вырастать – не в единичном, а в массовом, на уровне среды – профессионалы, такая среда требует фронды как некого обязательного компонента. Как ни обидно было бы технократам, без неё нельзя. То же и с наукой, и с предпринимательством – изобретатели, первооткрыватели, революционеры не рождаются из заведомых карьеристов, это разная «физиология». Непонимание этого советской управленческой элитой, попытка загнать наших «физиков и лириков» в сугубо профессиональное гетто стало одной из причин разрыва с прослойкой ИТР – люди, воспитанные на Ефремове и Стругацких, в итоге верили Сахарову больше, чем любому Андропову или Горбачёву.
«Политика», не поставленная в жёсткие рамки, мешает управлять, вносит хаос и неэффективность. Всегда возникает желание отменеджерить ситуацию, создать стабильность и предсказуемость, позволяющую действовать по целостному, единому плану. Но такое менеджерение неизбежно порождает прослойку «исключённых», тех, кто не вписывается в управленческую схему; для них приходится создавать какую-нибудь «машину Холокоста», помягче или пожёстче, тут по обстоятельствам. И это бы ещё полбеды: на втором ходу обнаруживается, что с «водой» выплеснут «ребёнок»: энергия и инициатива иссякает вместе с этой прослойкой, лишённой возможности действовать. Система каменеет, деградирует; а когда дряхлеют её архитекторы и на их место приходят выращенные ими функционеры (умеющие нажимать на кнопки, но не понимающие, ни «как это работает», ни «как такие создавать»), она неизбежно обрушивается.
«Двадцать спокойных лет», когда «политика» со всей её «неэффективностью» загнана в гетто, а на освободившемся месте делаются «реальные дела», приводят не к величию, а к деградации – даже не «системы», а самого социума, к утрате у людей способности не только к творчеству, но и к самоорганизации. Попытка построить «Великую Россию» путём превентивного исключения самой возможности каких бы то ни было «потрясений» приводит ровно к обратному результату: России никакой не остаётся, а остаются одни только «потрясения», без конца и края. Что и доказал пример самого Столыпина. И нет никакого основания думать, что у его последователей всё будет как-то иначе.