Ответы на вопросы – ч.2

2. Какой будет глубина (в %% ВВП и безработицы, например) и продолжительность (год восстановления до уровня лета 2008 года) кризиса в России?

3. Какая отрасль сильнее всего пострадает от кризиса (в %% объемов производства и занятости)?

Не хочу давать цифровые показатели ни по одной из позиций. Тему того, как считается ВВП и надо ли вообще в нашем случае на него ориентироваться, неплохо разобрал в 2003-м Гайдар (по нему выходило, что сам этот показатель вообще не всегда корректный); что до меня, то содержание, структура любого «продукта» важнее его номинальных объёмов. Что до безработицы, то в России официальная статистика вообще ничего не отражает: у нас всегда было огромное количество как латентной либо симулятивной безработицы, так и липовой (а равно и теневой) занятости. Впрочем, по безработице могу кое-что сказать.

Меня действительно удивило, с чего это у нас начались вдруг увольнения в таком количестве. Это довольно сильно контрастирует с практикой начала 90-х, когда людям сокращали зарплаты, оставляли их на полставки, отправляли в неоплачиваемые отпуска – но любыми способами держали «в поле досягаемости», дабы сохранить кадры в расчёте на будущее восстановление. Я даже – вслед за некоторыми коллегами из ЖЖ – полагал, что дело в изменившемся менталитете топ-менеджеров – которые, в отличие от «красных директоров», рубят сплеча всяческую «неэффективность» и превентивно «оптимизируют» бизнес по природному своему людоедству. Однако несколько знакомых хозяев мне объяснили, что причина куда прозаичнее – новый, «исаевский» трудовой кодекс. По которому ты хрен работнику не(до)заплатишь и хрен нарушишь условия контракта – проще уломать уволиться по собственному. В некотором смысле это неплохая иллюстрация к тезису о том, что рост числа уволенных есть прямой результат ведущейся сверху борьбы за права трудящихся. В эту же степь – и попытка переложить на бизнес проблему пенсионного обеспечения – это, конечно, тоже будет стимулировать предпринимателей сокращать штат.

Важнее тут другое.

Основной показатель — не глубина кризиса «в целом по больнице». Кризис будет носить весьма выборочно отраслевой характер: будут отрасли, весьма сильно подверженные удару, а будут и те, кого практически не зацепит. Кроме того, он будет идти волнами по цепочкам, например: сначала автомобили, потом автокомпоненты, потом химия, потом нефтепереработка и т.д.

Так вот. С учётом специфики региональных экономик у нас будет абсолютно неравномерная «кризисная карта»: будут регионы, нередко вчерашние лидеры, оказавшиеся в лузерах, будут «чёрные дыры» — города, где встанут градообразующие предприятия; причём некоторые встанут уже весной, а до некоторых волна докатится лишь к началу 2010 года. И в этом смысле основную «политическую» угрозу несёт не столько общее ухудшение ситуации, сколько возникновение нескольких локальных «очагов бедствия» — ну, это, думаю, все уже поняли по Приморью. И это означает, что «пожарная», срочная часть антикризисного управления должна работать скорее точечно, чем на уровне макропоказателей.

Понятно, что в первую очередь пострадают отрасли, больше других завязанные на кредите (строительство, ритейл, да и автопром) а также поставщики продукции на глобальные рынки – сырьевики, металлурги, химики и т.д. Меньше всех – и последними – получат удар кризиса предприятия, ориентированные на госзаказ (оборонка) и инфраструктурные отрасли – энергетика, транспорт и др. Правда, скорее всего, опять начнётся вал неплатежей по услугам естественных монополи; но это скорее послезавтрашняя проблема. Ряд регионов, раздувших расходную часть бюджетов, в том числе вложившихся в крупные инвестиционные проекты, окажутся под угрозой дефолта – на слуху была Московская область, но я могу назвать навскидку ещё минимум пять регионов «на грани».

Общий спад производства в России я бы спрогнозировал в довольно широком диапазоне от 15 до 35% — это уже спад, сопоставимый с 1991 годом. Явно будет происходить переструктурирование некоторых отраслей, лихорадочные попытки импортозамещающей политики как с госуровня, так и с уровня компаний. Мы ведь оказались не просто глобализированной, а сверхглобализированной экономикой: по разным оценкам, от 50 до 80 процентов нашего внутреннего потребления составляет импорт – а это значит, что схлопывания внутреннего рынка вследствие сокращения спроса никто не боится: даже если половину работающих уволить, на доходах производителей это особо не отразится (поэтому за людей никто действительно держаться не будет). А вот изменения конъюнктуры глобальных рынков, на которые мы поставляем довольно узкий (но в больших количествах) ассортимент продукции, на нас влияют гораздо ощутимее. Именно с этим и связано недавнее злое путинское «вот и доинтегрировались».

Как ни странно, нас сделала столь уязвимыми даже не интеграция как таковая, а рост уровня жизни в путинский период. Вытеснение с нашего внутреннего рынка отечественной продукции более дорогими (но и более качественными, и – не в последнюю очередь – более раскрученными, в т.ч. на госканалах, т.е. частично за госсчёт) импортными товарами шло в жёсткой зависимости с темпами роста доходов населения: грубо говоря, как только человек мог себе позволить перейти с продукции отечественного производства на импортный аналог – он это делал. Отечественные предприятия вытеснялись на периферию большинства рынков – в наиболее низкодоходные «экономичные» сектора – а там их уже «ждали» китайцы, способные производить аналогичного качества продукцию ещё дешевле. Впрочем, на ёмком и прожорливом внутреннем рынке до поры хватало места всем – спрос рос быстро, и его еле успевали удовлетворять. Покупатель носился по рынку, как пьяный слон, хватая всё, что под руку подвернётся: особенно этому способствовал ставший поистине массовым потребительский кредит. Дешёвые кредитные иномарки заполонили улицы, создав нескончаемые пробки, дешёвая бытовая техника заполонила квартиры, дешёвые туры на старых самолётах в «бюджетные» страны стали массовым развлечением – и всё это в счёт будущих доходов, в которых никто, конечно же, не сомневался. Жизнь «между наследством и авансом» — это буквально и была формула массового благополучия по состоянию на лето 2008 года; ну, а теперь наступает расплата.

Поэтому, когда меня спрашивают о темпах восстановления до уровня лета 2008 года, я не хочу отвечать, потому что надеюсь, что в тот мир мы уже не вернёмся никогда. Что мы научимся сначала зарабатывать, а уж потом тратить; сначала что-то производить, а уж потом думать о повышении уровня жизни. Я думаю, что нас ждёт многолетняя болезненная ломка, как минимум до 2011-2012 года; а вот выход из неё возможен лишь в том случае, если мы всё же сумеем ответить на простой вопрос: а что такого мы умеем делать, что сами захотим покупать? Что мы можем предложить мировому рынку, кроме наших природных ресурсов? Наша способность восстановиться после кризиса зависит в первую и главную очередь от способности ответить на эти вопросы, а во вторую – от скорости нахождения таких ответов.