Внешнее и внутреннее

И ещё блокнотная.

В нынешних условиях само деление политики на внешнюю и внутреннюю (как аппаратно-институциональное, так и ментальное) — уже изоляционизм. Политика одна. И внешняя, и внутренняя одновременно. Ибо границ нет. Субъект есть, а границы между «я» и «не я» стали совсем другими.

Павловский года полтора назад ворчал, что ему «тут» всё скучно, и интересует его только мировая повестка. Но его видение мировой повестки — это «што Россия, а што Гишпания». Факт, что мировая повестка — это не то, что в Нью-Йорке, а то, что на прилавке ларька возле подъезда, он увидеть не в силах, ибо по-другому проложена в сознании граница — что «политика», а что «не политика». У меня не так: для меня действия Райффайзена в отношении своих корпоративных клиентов в России или заход Банка Москвы в Сев.Осетию и его политика по отношению к тамошнему водочному бизнесу — это такой же факт глобальной политики, как и предвыборные выступления Обамы. Не говоря уж о миграционных потоках или ситуации на рынке недвижимости — у нас, не у фредди-фанни.

Именно на этом ментальном разрыве советского понимания политики сыграли инсоровские комиссары, упаковывающие политические ультиматумы в обёртку экономических рекомендаций — так, что вроде и не торчит. Ощущение бессилия, когда ты видишь, что происходит, но не имеешь инструментов, чтобы дать возможность увидеть другим — следствие неразработанности языка, делающего метод транслируемым. Это мой провал предыдущих лет, 06-о7; увлекшись тактикой и операциями, «его идеологией» и «их пропагандой», я упустил ниокры — и к 41-му подошёл с одной мосинской винтовкой на троих. Впрочем, не всё ещё потеряно: блицкриг тоже накрылся, и ясно, что впереди ещё целых три года.

До 12-го.