Тайны языка

В моем нынешнем ритме жизни (между Сибирью, Кавказом и городами центральной России) главное место для чтения книг — самолет, поезд или автомобиль. Стало почти ритуалом залезать в читалку сразу после стойки регистрации, определяя себе план чтения на поездку.

В последнее время ридлист, конечно, стал несколько однобоким: в основном экономика, история технологий, социальная история и психология, политическая философия и т.п. Но вот сейчас внезапно, по дороге из Томска в Минводы, читаю книжку Гордона Шеппарда «Нейрогастрономия» — про то, как устроено наше восприятие вкуса еды и взаимодействие мозга с языком и желудком. 

Книга для меня стала настоящим открытием, причем в остроактуальной области. Куча ответов на вопросы, поставленные год-полтора назад в ходе разбирательств в теме «нейрофизиологии мышления». 

Несколько новостей оттуда. 

1. Орган вкуса как таковой, т.е. язык — сам по себе довольно грубый детектор на базовом уровне съедобно/несъедобно. Сладкое — сигнал об углеводах, соленое — о минералах, кислое — о брожении, горькое — об опасности и т.п. Более тонкие вкусы мы различаем благодаря комбинации сигналов от вкусовых рецепторов и от расположенных в носоглотке обонятельных рецепторов, отвечающих за тн ретроназальное обоняние (попросту говоря, след запаха, чувствуемый на выдохе). Короче, есть вкус, а есть «вкусозапах» — в английском это соответствует различению taste и flavour. 

2. Обоняние — куда более сложный и изощренный инструмент: он сложнее не только вкуса, слуха или осязания, но, похоже, и зрения. 3% человеческого генома (а это очень много) — про органы обоняния. Вопреки распространенному мнению, человек обладает самым совершенным и сложным органом обоняния из всех млекопитающих. Другое дело, что наше обоняние — это не обоняние хищника, заточенное на то, чтобы выслеживать добычу, а обоняние беззащитного ночного примата, осторожно крадущегося по джунглям в поисках съестного. Но, как бы там ни было, палитра оттенков запаха, которую мы способны различать, в разы богаче палитры оттенков цвета. 

3. Запах напрямую — куда более прямо, чем зрение — связан с эмоциональной сферой. Разнообразной гаммой чувств — от страха до эйфории, от возбуждения до уныния — можно управлять посредством запахов. Скажем, потенциального полового партнера мы считываем издали посредством зрения, а войдя на дистанцию коммуникации, рефлекторно «принюхиваемся», и самое важное физиологическое «да/нет» происходит именно на этом этапе. Разумеется, этот детектор можно обмануть — на то и существует парфюм; но подсознание распознает обманку уже позже, в сексе и сразу после, когда наш нюхательный аппарат продолжит свою неустанную работу по определению биологической совместимости партнеров. 

4. Запах пота бывает очень разным: один и тот же человек, вспотев от физических усилий (например, бега) или вспотев от страха (если его сильно испугать), пахнет совершенно иначе. Самое интересное, что другие люди способны различать первый и второй, и даже «зеркалить» их. Вполне возможно, что многие неизученные пока особенности поведения толпы (на эту тему в ХХ веке популярно было шаманить в сфере вербальных коммуникаций) определяется законами коммуникации на уровне запахов, пока куда хуже изученными. 

5. Мы обладаем довольно развитой памятью на запахи и «вкусозапахи». Тот или иной запах индуцирует в мозгу зрительные образы, переживания, информацию, ассоциированную с этим запахом. Более того, мы можем управлять этой памятью, тренировать и совершенствовать ее. 

6. Самое важное. Мы — 9/10 человечества — едим гораздо больше, чем необходимо для поддержания жизнедеятельности организма. Для большинства ныне живущих людей, таким образом, еда — в гораздо большей степени наркотик, чем источник энергии или минеральных веществ. При этом, как и с любым наркотиком, происходит привыкание и возникающая в связи с этим потребность в увеличении дозировки для достижения того же самого эффекта. Особенно это верно применительно к сахару, который сейчас уже входит в состав практически любой еды, продаваемой в магазинах — он есть в молоке, мясе, консервированных овощах и т.д. и т.п. Наша популяция — это популяция сахарозных наркоманов, ударными темпами уничтожающая биоресурсы планеты в угаре непрерывной гастрономической оргии. То же, впрочем, можно сказать и про животный белок. То есть проблема не столько в том, что нас слишком много, сколько в том, что это наше «много» еще и ест гораздо больше, чем можно было бы для вполне комфортного существования — ради дофаминовой фабрики внутри каждого из нас.

7. Попутно разобрался, какова физиология действия наркотиков кокаиновой и героиновой группы. Опуская подробности: первые работают с переключателем эйфория/депрессия (дофаминовая стимуляция нервных клеток), вторые — с сенсорикой боли (отключают «фоновое» чувство боли, блокируя сигналы от системы болевых рецепторов). Соответственно, если кокаиновая ломка — это депрессия (из-за разбалансировки естественной системы снабжения дофаминами), то героиновая — это острая и непрекращающаяся физическая боль по всему организму, от которой нет никакого спасения, «идеальная пытка». Самое интересное, что вообще-то у нашего организма есть все для того, чтобы производить соответствующий кокаину или героину эффект на нервную систему «своими силами», без внешнего химического воздействия или стимуляции — причем еще и без какой-либо последующей «расплаты» за полученный кайф. Но это долгая и сложная тренировка, а тут раз — и до свидания. 

8. Так вот, возвращаясь к запахам. Самое удивительное, что основной «пульт управления» нашей внутренней машинкой самонаркотизации — как раз в области обоняния. Да, это очень тонкий и нежный инструмент, куда менее мощный, чем засобачить в кровь ударную дозу глюкозы, алкоголя или опиатов. Но у него есть важное преимущество: он ничего не разрушает, не ломает в организме. Наоборот, заставляет нашу собственную внутреннюю «фабрику хорошего настроения» работать ближе к номинальной мощности, которая в разы превышает используемую. 

Разумеется, зрение и слух также играют роль — оказывается, визуальное и акустическое окружение влияют на восприятие и усвоение пищи буквально на биологическом уровне. Так, скажем, с тарелки красного цвета мы съедим статистически меньше одинаковой пищи, чем с тарелки белого. Шум способствует усвоению белка, а тишина — углеводов (поэтому мясо лучше есть в ресторане, а сладкое — украдкой дома ;)) Но тем не менее по силе воздействия на наш межушный нервный узел (известный как «мозг») такие органы, как детектор электромагнитных волн (известный нам как «зрение») и датчик механических колебаний среды (известный как «слух») существенно уступают лаборатории химического анализа газообразных сред, расположенной у нас в носу. А мозг, в свою очередь, выступая центром управления всеми без исключения биохимическими производствами, имеющимися у нас в организме, может увеличивать или уменьшать валовую продуктивность любого из них. 

Не то чтобы это была совсем такая уж новость. Мы сегодня не можем объяснить, почему в эпоху Великого Шелкового Пути и на заре межконтинентальной морской торговли пряности и специи стоили таких невероятных денег — целые состояния. Казалось бы, всего-навсего кулинарные приправы. Однако ведь и в русском языке выражение «несолоно хлебавши» — из той эпохи, когда соль была дороже хлеба, даже в голодные годы.

9. Вывод из этого я сделал следующий. Биологическая жизнь вообще — явление довольно противоестественное, а жизнь разумная — противоестественна вдвойне. Именно поэтому в каждой точке верна формула Унамуно: «жизнь — это борьба за жизнь»; в том смысле, что «качество жизни» — состояние, за которое все время приходится бороться — с болью, депрессией, болезнями; в пределе — со смертью. И эта последняя борьба, применительно к каждому отдельному индивиду, заранее обречена — личная смерть есть неотъемлемая часть нашей биологической программы. Но мы можем управлять ходом этой борьбы, во множестве точек одерживая победы. И арсенал средств для этой борьбы нами не изучен, видимо, еще и на сотую часть. 

И вот здесь новое качество работы со вкусом-обонянием может быть настоящим прорывом. Понятно же, что у современного человека зрительный канал перегружен, слуховой тоже. Один раз в истории человечества уже была миграция с канала на канал — когда мы устную речь превратили в фонетическую письменность, тем самым невероятно раздвинув горизонты пространства-времени для передачи информации. Аналогичная операционализация и технологизация вкуса-обоняния может быть шагом, сопоставимым по своему значению с изобретением языка и письменности.