Алексей Чадаев Наблюдения, замечания и предложения
Феноменология референдума
Нынешний политический сезон ознаменовался сразу несколькими референдумными инициативами. Почин дал лично Владимир Владимирович, в порядке дачи дрозда братскому белорусскому батьке предложивший провести референдум о вхождении Белоруссии в состав России. Тут же следом за ним к гласу народа воззвали коммунисты, заведя для этого старую волынку о собственности на землю. Наконец, своё веское слово сказал и сын юриста – тому не даёт покоя название должности главы государства: он предложил провести референдум о переименовании президента в Верховного Правителя России.
По логике функционирования общенародного театра абсурда следовало бы, наверное, объединить все три референдума в один и присовокупить их к переписи населения, хотя бы для экономии средств. На это надеялись прогрессивные силы, но расчёт не оправдался, отчего спектакль, впрочем, нисколько не проиграл. Потому что власть, напугавшись коммунистического референдума о земле, продемонстрировала звериный оскал управляемой демократии, враз переменив конституционный закон в точном соответствии с требованиями момента. Так, чтобы референдум Путина проводить было можно, а референдум Зюганова – нельзя. Quom licet Jovi, non licet bovi, порядок нынче такой…
Впрочем, ничего принципиально нового не случилась. Референдум как инструмент в постсоветскую эпоху всегда был не более чем мулькой для обмана обывателей, а точнее, оружием в борьбе властных группировок между собой, в основном довольно неэффективным. Ни один референдум на постсоветском пространстве не привёл к сколько-нибудь значимым последствиям, и никогда его решения не воспринимались никем как обязательные к выполнению. А вот наоборот – сколько угодно. Результаты референдума о сохранении Союза, проводившегося весной 91-го, были выкинуты в сортир уже в августе того же года. Следующий референдум, запомнившийся по навязчивой рекламе «да, да, нет, да», если кто забыл, то речь там шла о доверии президенту, правительству и парламенту. Его результаты оказались в том же сортире. Парламент посчитал, что 67% проголосовавших за его досрочное переизбрание не достаточно, президент совсем наоборот решил, что самое оно. Ну а про доверие к правительственному курсу и президенту и говорить нечего — все остались при своем мнении, так что когда указом за №1400 от 21 сентября 1993 года Ельцин разогнал парламент, то итоги референдума использовали обе стороны как им заблагорассудится, впрочем, без всякого проку. Прок был в приднестровских казаках и подмосковных танковых дивизиях. Этим же самым указом, а вовсе не последующим референдумом, была на самом деле введена в действие нынешняя конституция.
Сам по себе референдум как идея выглядит атавизмом «прямой демократии», т.е. идеальной системы, когда общество само непосредственно управляет собой, принимая важнейшие решения коллективным голосованием всех своих членов, как в античных полисах. Очевидно, что такая система возможна только при условии, если количество членов общества будет меньше определённого, довольно низкого порогового уровня. Именно этому «техническому» ограничению обязан своим возникновением институт представительской демократии, когда некоторое количество людей делегирует одного своего представителя в коллегиальный орган, принимающий решения от имени всего общества. Более того, любая демократия на стадии своего формирования вводила определенный имущественный, социальный или даже половой ценз. У таких цензов был и еще один важный смысл: имущество порождает ответственность. Человек, которому есть, что терять, по определению будет более ответственен в принятии решения (а голосование -это именно принятие решения).
В нашей же ситуации, когда всеобщее избирательное право никак не аккумулировано ни партийными структурами, ни традициями, ни устоявшимися общественными отношениями, ни тем более имущественными отношениями (если не считать таковыми проплаченные места в списках кандидатов), апелляция к гласу народа может иметь только один, прикладной смысл – смысл предвыборной и, шире, политической технологии.
Провозглашение референдума по какому-либо острому вопросу политической жизни используется как технология какой-либо политической силой в том случае, если она считает свои позиции в общественном мнении по этому вопросу достаточно сильными. Референдум – это такая дубина на политическом ринге. Поэтому то, что коммунисты, утеряв всякую возможность влиять на какие-либо решения в парламенте, решили перенести точку опоры на «народ» — было логичным и ожидаемым ходом. По сути, их референдум – это взрыв мины, заложенной под сам институт Государственной Думы. Другой вопрос, что заложили её не зюгановцы и не открывший сезон референдумов Путин, а те, кто последовательно проводит в жизнь идею управляемого исполнительной властью парламента. Главным следствием которой является исключение парламента из системы взаимоотношений между властью и обществом, результатом чего является возврат к «прямой», а точнее «кривой» демократии референдумов.
