Алексей Чадаев Наблюдения, замечания и предложения
Победу обменяли на статус кво
Когда на «Норд-Осте» захватили заложников, многие говорили, что это русское 11 сентября. Когда ДК был взят штурмом, стало ясно, что 11 сентября ни по количеству жертв, ни по масштабам разрушений не стряслось – хвала Богу и «Альфе» и позор московским городским службам, по халатности которых погибло в результате больше людей, чем от рук террористов. Однако 11 сентября, как выяснилось, «не получилось» в России не только в этом смысле.
Атака на ВТЦ консолидировала североамериканскую нацию, общество и элиты вручили власти новый мандат доверия. Атака на «Норд-Ост» стала поводом для всплеска антигосударственной истерики и разборок в элитах, а общественная поддержка решительных действий власти утонула в последующей склоке. Силовые структуры, в том числе на уровне руководителей, погрязли в медийной кампании взаимных обвинений и поисков козлов отпущения. Заявление Грызлова о том, что милиция «будет ликвидировать террористическую сеть в Москве» выглядит прямым наездом на ведомство Патрушева; запускаемые в СМИ слухи о высокопоставленных милиционерах, «сливавших» Бараеву информацию из оперативного штаба – «адекватным ответом» на этот наезд.
Но главная трагедия – «трагедия 27 октября» — даже не в том, что власть погрязла в межведомственных интригах, тем самым утратив темп в антитеррористической мобилизации страны. В конечном счёте это лишь следствие той установки, которая довлела в ситуации «до» «Норд-Оста» и отказаться от которой никто оказался не в силах. Это установка на «стабильность», пропагандистский миф, привязанный к Путину. «Стабильность» — это предсказуемость во всём, устойчивость сложившихся структур, спокойствие и поступательность. Главным элементом этой стабильности являлся вечно высокий путинский рейтинг, в конечном счёте ставший тем самым «террористом», заложниками которого оказались мы все во главе с президентом.
Если оглянуться назад, то мы вспомним, что взлёт Путина – это взлёт человека, который ломал сложившиеся в ельцинской России системы экивоков и условностей, говоря стране правду как она есть. В то время он обладал гигантской свободой манёвра и пользовался ей. На сцене появились фигуры Козака и Грефа, ставшие олицетворениями реформистского курса. За два года власти были проведены федеральная, судебная и налоговая реформы, раскручен маховик административной реформы, идёт дискуссия о военной реформе. Однако с этим трендом практически сразу вступил в противоречие другой – тренд «стабильности».
Поддержка условно-«бесконфликтной» ситуации первое время достигалась «разменами» — «третий срок» для губернаторов в обмен на упразднение Совфеда, «равноудаление» олигархов в обмен на новую собственность для ФПГ и т.п. В самом анекдотическом виде эта система «размена» проявилась в ситуации с Владивостоком, когда отъём у Наздратенко губернии был обменян на пост председателя Госкомрыболовства. Соответственно, предложение на рынке «разменов» стремительно падало, и это привело к такому положению вещей, что цена любого следующего «размена» оказывалась совершенно неподъёмной для власти, так как обесценивала любую реформу и любое энергичное действие.
Борьба реформистского и «стабилизаторского» трендов вначале носила характер простого балансирования акцентов. Предполагалось (и заявлялось), что реформы будут, но они будут грамотными, взвешенными и поступательными. Но постепенно получалось так, что грамотности, взвешенности и поступательности становилось всё больше, а реформ – всё меньше. Апогеем «взвешенности» стало заявление Касьянова о «тонкой настройке» правительства, обозначавшее заявку на неприкосновенность подведомственной премьеру институции. «Стабильность» нравилась всем гораздо больше, чем непонятные реформы, и Кремль, следуя в фарватере «положительной» социологии, раз за разом сдавал позиции.
Итогом этого стало, скажем, то, что назначенные президентом полпреды остались в стороне от каких-либо рычагов влияния на подведомственных им губернаторов, от денег попросту, и превратились в бессмысленные фигуры. А также то, что Грызлов и С. Иванов, направленные фактически представителями президента в милицейское и военное ведомства и имевшие задачей «разрулить» их и поставить под контроль ведомственные клоповники, фактически расписываются сегодня в том, что ничего не контролируют и ни на что не влияют. И они, и полпреды – тоже жертвы сохранения консенсуса, «стабильности» и отсутствия резких движений.
И вот в разгар «стабильности» грянул «Норд-Ост». Мы с удивлением «вдруг» обнаруживаем, что появление банды вооружённых моджахедов в центре Москвы никого по большому счёту не удивляет. Только ленивый не написал в СМИ, что при нынешнем размахе милицейской коррупции ещё слава Богу, что бараевцы приехали не на танках и не сразу к Кремлю и что никакой возможности предотвратить повторение подобных случаев в дальнейшем нет. И что любые, даже гипотетически жёсткие, действия власти оказываются вопиющим нарушением сложившегося общественного консенсуса.
Вся послетерактовская подковёрная война проходит под знаком того, как бы не нарушить сложившийся баланс сил, сделать так, чтобы по большому счёту ничего не изменилось, и даже возможные отставки обсуждаются в этом контексте, чтобы заменить Петрова на Сидорова, и ничего больше. В результате оказывается, что президент делает жёсткие заявления об изменении военной доктрины ради демонстрации своей силы, и только. Вклеить горчичник виноватым внутри страны (не будем показывать пальцем) Путин не в состоянии. И знаменитое «мочить в сортире» стало милым капустником — он пугает, а никому не страшно — и наперед, и задним числом тоже. И кажется, нет никакого выхода, а он простейший: весь смысл рейтинга в том, что на него можно иногда и плюнуть.
