Алексей Чадаев Наблюдения, замечания и предложения
Воскресение Христово и будущее космонавтики
Сегодня, 28 апреля, наконец-то закончилась затянувшаяся космическая вахта 6-й экспедиции МКС. Экипаж Бударина, который должен был вернуться на Землю ещё в феврале, из-за катастрофы американского шаттла вынужден был задержаться до конца апреля. И вот прилетела смена – не на чём-нибудь, а на «Союзе-ТМА», корабле, конструкция которого не претерпела принципиальных изменений с 60-х годов. Но который, в отличие от новейших шаттлов, не вызывает сегодня сомнений по части безопасности полётов. Новая экспедиция уже приступила к работе: она, по сообщению Интерфакса, «сушит после полёта на «Союзе» скафандры и перчатки».
Шаттлы, конечно, ещё полетят. Причина катастрофы «Колумбии» сегодня, похоже, установлена достаточно точно: ударившийся при взлёте о крыло кусок пеноизоляции стал причиной неплотности Т-образной заглушки, в результате чего уже при посадке через образовавшуюся щель – размером не более двух сантиметров – проникла плазма, которая образуется из-за сверхвысоких температур вокруг корабля при прохождении плотных слоёв атмосферы. Температурные датчики зарегистрировали резкое повышение температуры в левом крыле. В тот момент у экипажа шаттла ещё был шанс спастись – если экстренно прервать спуск и попытаться на остатках маневрового горючего выйти на низкую стационарную орбиту. Однако эта ситуация требовала принятия решений в считанные секунды, она не была заранее смоделирована, и потому, видимо, шаттл был обречён.
Никто не застрахован от случайностей. И всё же – хвала советской космотехнике времён «красного мая» и покоренья Праги – степень надёжности отечественных систем существенно выше именно в силу их простоты. Шаттл – почти что полноценный самостоятельный космический корабль, прообраз того, о чём писали фантасты в эпоху прогрессистского оптимизма. Архаичная советская одноразовая капсула, доставляемая на орбиту ракетой, безвольно крутящаяся там по законам физики и спускаемая с парашютом по заранее рассчитанной траектории, таким космолётом даже отдаленно не является. В этом её принципиальная ограниченность и в этом же – её сила: тут если и возможна какая-то нештатная ситуация, то, грубо говоря, потому, что «в топку кривые дрова положили». Да, русская космотехника способна вывести на орбиту не более 3-5 тонн груза, в то время как шаттл – свыше 30 тонн (при собственной массе более 100 тонн). Однако запуск шаттла обходится в десятки раз дороже запуска «союза» или «прогресса», так что по соотношению «цена/качество» наши в итоге даже выигрывают.
Тем не менее, в долгосрочной перспективе именно идеология шаттлов (в американском или каком-то другом варианте) – будущее космонавтики. Реальный качественный скачок в этой области возможен только в том случае, если космический корабль будет самостоятельным летательным аппаратом, способным взлетать и садиться, будучи управляемым изнутри корабля, а не чем-то вроде пушечного ядра. Другой вопрос — будет ли это будущее. Или, точнее, нужно ли оно кому-нибудь.
Экономическая неоправданность пилотируемой космонавтики очевидна уже сегодня – именно поэтому и в России, и в Штатах вынужденная госмонополия на космос, связанная едва ли не в первую очередь с ее убыточностью. Рынок запуска беспилотных околоземных спутников имеет свои перспективы, но это – экономика Земли, а не космоса: связь, географические исследования, военные задачи и др. Что делать вне околоземной орбиты (для этих задач, в принципе, и создавался шаттл), сегодня не ясно. Кроме того, развитие шаттлов упёрлось в принципиальную технологическую проблему: по мере усложнения любой технологии экспоненциально возрастает сложность моделирования нештатных ситуаций. А в экстремальных условиях космоса, когда любая, самая мелкая неполадка способна обернуться катастрофой, «потолок» такой просчитываемости наступает довольно быстро. Да, сейчас есть компьютеры, которые умеют решать самые сложные задачи, но они пока не научились – и вряд ли когда-нибудь научатся – эти задачи ставить. Что, собственно, куда важнее.
Вопрос гораздо шире, чем кажется на первый взгляд, и упирается в масштабный кризис прогрессистко-экспансионистской цивилизационной модели. Если признать бесперспективность и ненужность дальнейшего освоения космоса, то придётся признать и завершение того вектора развития цивилизации, который начался с великих географических открытий и эпохи Возрождения – линейной экспансии разума во Вселенную. Открытие новых земель, расширение границ познания, научно-технические революции, глобальные проекты, порождённые оптимистическими ожиданиями, экономические модели, основанные на идее бесконечного роста и развития – всё это придётся отправлять в утиль, оставаясь один на один с маленьким, изученным вдоль и поперёк шариком и его предельно ограниченными и сокращающимися ресурсами. Неизбежная в этой ситуации война за ресурсы породит кризис гуманизма и его замену антигуманистическими групповыми идеологиями – расизм, элитаризм, религиозный фундаментализм и т.п. В этом смысле катастрофы «Челленджера» и «Колумбии» – не менее значимые для истории точки отсчёта, чем распад СССР и теракт 11 сентября.
Конец истории оказывается вовсе не таким, каким его видели хэдлайнеры советского и американского агитпропа недавнего времени. Не торжеством единственно верного учения (коммунистического или либерального – неважно), когда бесконечный и всё убыстряющийся технологический прогресс является главной основой стабильности неизменного политического режима. А неоархаическим винегретом «гло-локализации», нерадостным, конфликтным и взрывоопасным, когда неравенство между группами людей усиливается, а развитие средств коммуникации не сближает, а наоборот – разделяет их.
Однако кризис прогрессизма – это в первую очередь кризис прогрессистской, линейно развивающейся науки и технологии. Космос – лишь наиболее очевидный, но далеко не единственный пример тупика на отдельном направлении развития технологий. Тот же наземный автотранспорт, скажем, достиг нынешних скоростей ещё семьдесят лет назад и с тех пор развивается только экстенсивно. При этом инновации – комфорт, безопасность, дизайн, дополнительные опции, компьютеризация авто – превращает современный автомобиль из банального средства для доставки человека из точки А в точку Б в сверхдорогой «утюг с вертикальным взлётом», а реклама заставляет нас поверить в то, что без вертикального взлёта это уже вроде как и не утюг. Но достаточно выйти на улицу, чтобы понять, что древние «жигули» умеют стоять в городских пробках ничуть не хуже «мерседесов», стоящих в тридцать раз дороже, а на свободной трассе скоростные ограничители и прикреплённые к ним продавцы полосатых палочек сводят на нет разницу в скорости. То же касается и сотовых телефонов, которые, как только закончился реальный прогресс в этой области, начали обрастать цветными дисплеями, встроенными фотоаппаратами и прочей бессмыслицей.
И всё же космический проект – наверное, самый крупный и самый амбициозный проект в истории человечества. И по-своему закономерно то, что его, похоже, постигла участь родственного, более древнего, но не менее громкого проекта – Вавилонской башни. Своеобразный юмор сегодняшней ситуации в том, что оставшийся из-за катастрофы «Колумбии» на борту МКС Николай Бударин, благодаря задержке, сумел провести в космосе уникальный эксперимент: он от начала до конца соблюдал Великий Пост вплоть до Пасхи, встреченной им на борту, за день до прилёта сменщиков. Можно себе представить, как прозвучала бы такая новость в эпоху Гагарина и Титова. Однако сейчас это воспринимается более чем спокойно: полёты в космос – рутина нашей жизни, а не дерзновенное богоборчество, подспудно подразумевавшееся прогрессистским сознанием.
В апогее гуманистической эпохи ницшеанский возглас «Бог умер!» стал настоящим девизом для нескольких поколений. Сегодняшнее человечество, сдавшееся и смирившееся, тем не менее, соглашается: «да, умер». А потом отвечает: «и на третий день воскрес». Кто не верит – пусть выйдет на улицу слушать пасхальные колокола. Это – звук, возвещающий о возвращении с небес на землю.
|
|
Александр Храмчихин. 