Бессмысленно убивать того, кто не боится смерти
Концерт, который шёл в нескольких метрах от места взрыва живой бомбы – это наша жизнь, как она есть сейчас: беззаботный праздник назло страхам, танцы на краю пропасти. Для того, чтобы это состояние описать, иногда мучительно не хватает слов. Слишком пафосно для цинизма; слишком беззаботно для героического самопожертвования, слишком гедонистично для аскезы и слишком рискованно для осознанного самоудовлетворения. Кто ещё вчера говорил, что в нашей тихой, уютной цивилизованной жизни больше нет места опасностям? Всё наоборот: раньше опасно было лазать по скалам, нырять под воду и охотиться на диких зверей, а сейчас стало опасно ходить по улицам, слушать музыку, сидеть на рабочем месте и спать у себя дома. И это придаёт всей нашей обывательской жизни особый, специфичный привкус страха. Страх и его преодоление – теперь это работа, которую приходится проделывать каждому человеку, что бы он ни делал.
Что есть вообще безопасность? В пределе, наверное – не более чем некоторое количество усилий, потраченное на обустройство защиты от ряда уже известных угроз. Примерно как медицина – не более чем инструментарий для защиты от уже известных болезней. Перед угрозами, которые успевают видоизмениться быстрее, чем вырабатываются методы борьбы с ними, любые системы защиты бессильны – как бессильна медицина перед вирусами, которые мутируют быстрее, чем люди придумывают лекарства. Терроризм, имеющий миллион разных объектов атаки и столько же возможностей их атаковать – именно такой вирус.
Однако, в отличие от вируса, террор не слеп. В нынешнем мире террористическая атака возможна лишь постольку, поскольку жизнь конкретного обывателя провозглашена самой главной ценностью цивилизации – и на личном, и на социальном уровне. Именно покушение на жизнь – самое строго караемое преступление; именно неумение защитить жизни граждан – главная претензия к правительствам. Возможен ли был направленный на простых зрителей теракт на параде физкультурников в 30-е годы? Такого даже и представить не получается – и это несмотря на то, что традиция политического терроризма в России родилась ещё в 19 веке. Просто в царской России убивать имело смысл только начальника – от городового до императора; при коммунизме же почти абсолютной монополией на насилие и убийство обладала – и пользовалась ею – сама власть.
Сейчас же жизнь простого человека ценнее жизни начальника – и потому больших начальников теперь взрывают разве что киллеры; но это обычно происходит по причинам, далёким от целей террора. А взрывают нас с вами, «обычных людей» – в порядке расплаты за то, что именно наша жизнь в демократическом обществе и есть высшая ценность. За что боролись, то и получили – эпоха торжества гуманизма, в некотором роде.
Страшно ли умирать? Сейчас, в XXI веке – страшно как никогда. Потому что сейчас уже никто всерьёз не верит ни в загробную жизнь, ни в какие-либо идеалы, стоящие того, чтобы за них умереть; ни даже в собственных детей – которые более не есть продолжение тебя самого, а самостоятельные особенные личности едва ли не с пелёнок. У человека по большому счёту нет ничего ценного за пределами жизни – а значит, биологическая смерть и есть по совместительству полная и окончательная катастрофа. И от этого мы, дети постхристианского гуманизма, вдвойне беззащитны перед теми, кто умирает только для того, чтобы убить заодно и нас.
Мы уповаем на государство, осуждаем его за то, что оно не сумело нас защитить, что оно ведёт неправильную политику, не желая отдавать кому-то кусок земли, которая лично нам абсолютно не нужна, и тем самым ставит нас под удар. Это, наверное, наша самая главная ошибка: государство со всеми его спецслужбами беззащитно перед террором точно так же, как и мы, но даже более того: по-настоящему ударить по нему можно только ударив по нам.
И всё же бороться с террором можно. Но только при одном условии: если сам не боишься смерти – или, точнее, боишься её меньше, чем шахид со взрывчаткой на поясе. Так, как тот офицер, недавно на армейских учениях бросившийся на гранату, из которой выдернули чеку и не успели отшвырнуть, и спасший тем самым жизни десятка солдат-срочников – спасти его самого в больнице, кажется, так и не смогли.
От нас никто не требует таких подвигов. Достаточно минимума: не паниковать, не впадать в истерики и продолжать жить – пока это возможно, не меняя ничего в своей жизни. В идеале – добиться того, чтобы любой, даже самый страшный теракт не приводил ровно ни к каким последствиям ни для кого, кроме самих убийц. И тогда незачем будет взрывать живые бомбы, захватывать театры и направлять самолёты с людьми на небоскрёбы.