Новое

Семь плюс четыре

1. Выборы Путина

В пределах ближайшей недели вопрос на самом деле только один: в какой квадратик ставить галочку. Ответ на все остальные уже получен.

Да, Путин победит довольно уверенно: его рейтинг по чуть-чуть падал всю кампанию, но так и не упал сколько-нибудь серьезно. По опросам — 62 процента, социологи все равно прогнозируют больше 70.

Явка тоже будет: все стенания начальства о ее вероятном отсутствии не имеют под собой никаких оснований. По прогнозам ФОМ, это будет около 60% избирателей. Другие службы показывают нечто похожее.

70% голосов при 60-процентной явке — это меньше половины от списочного состава избирателей: таким образом, «президентом всех россиян» с абсолютной легитимностью Путин не будет. Но самое главное даже не это: рейтинг доверия Путину замер на отметке 40% — т.е. почти каждый второй из тех, кто в воскресенье пойдет за него голосовать, ему не доверяет. Но голосовать будет, потому что это власть, а народ не хочет революций.

Кампания шла дурно: взрывы, обвал аквапарка, невзлетевшие ракеты, суетливо переназначенное правительство с серыми личностями и сложными структурными манипуляциями. Ничего прорывного и сильного Путину сделать не удалось, а попытки делать что-то судьбоносное выглядели избыточно и нелепо. Зато полностью провалились гипотетические конкуренты: Глазьеву все выборы пришлось сражаться с собственными соратниками, коих вдруг обуяло желание угодить Кремлю, а Хакамаде — с ленью, бездарностью и алчностью своего штаба. В итоге вторым будет бессмысленный Харитонов, за которого проголосуют дисциплинированные коммунисты — что даст ему около 9%. Глазьев хорошо если сможет переползти пятипроцентный барьер, а Хакамада будет сражаться с результатом СПС на думских выборах — если больше, то она победила, если меньше — проиграла. Но в политической перспективе, даже долгосрочной, все это — ветряные мельницы.

Что в итоге? В итоге мы в понедельник проснемся в другой стране — может быть, «гораздо более другой», чем 8 декабря прошлого года. Что это за страна? Электорально слабеющий, начавший терять свой магический рейтинг Путин, который все более и более опирается не на бюрократию и баланс подковерных кланов, превращается в Ельцина второго срока. Он уже точно так же призывает в правительство на политическую смерть молодых перспективных губернаторов — назначение пермского губернатора Трутнева на «расстрельную» должность министра природных ресурсов совершенно копирует назначение Немцова первым вице в 97-м. Сам премьер Фрадков, вытащенный из ниоткуда, взят по той же методике, по которой в январе 98-го брался Кириенко: заштатный и малоизвестный чиновник для решения задач. Вопрос только, какие это задачи.

2. Замена табличек

Целоваться, пить шампанское, танцевать на столах и кричать «Горько!» начали за три недели до того, как пошли в загс, — это я про назначение правительства прямо перед выборами. В принципе, ничего другого и не оставалось: по тому, как шла предвыборная кампания, самое главное было — переключить фокус общественного внимания с нее куда-нибудь подальше. И трюк вполне удался: весь доморощенный естаблишмент с упоением принялся обсуждать великое переселение — даже не чиновников, а табличек на кабинетах. И заодно разучивать фамилию «Фрадков».

Что такое «Фрадков»? В однозадачной логике, по которой у нас назначаются премьеры со времен Кириенко, Фрадков — это министр по вступлению в ВТО. Точно так же Касьянов был министром по разруливанию внешнего долга, Путин (он же Степашин) — по выборам-99, Примаков — по укрощению Думы после дефолта, Кириенко — по самому дефолту. Прогресс, конечно, налицо: если шесть лет назад премьеров назначали, чтобы обвалить долговую пирамиду вместе с курсом национальной валюты, то сейчас — уже чтобы интегрироваться в мировые рынки; задача куда более позитивная и оптимистическая. Может быть, кого-нибудь это утешает.

Что до реконструкции правительства, то налицо остатки цельной и весьма разумной концепции. Трехзвенная структура, где министерства осуществляют генеральное политическое руководство, службы устанавливают правила и рамки, а агентства исполняют функции. И, таким образом, подрубается одна из главных основ коррупции — совмещение функций по определению правил, принятию решений и контролю в одном и том же месте. Фактически эта концепция сильно напоминает по методологии идею трехзвенной структуры российской власти, которую предложил Козак в проекте административной реформы — с разведением функций федеральной, региональной и местной власти. Надо думать, авторство обоих проектов примерно одно и то же.

К сожалению, такой несколько романтический структурализм вновь столкнулся с органическими реалиями аппаратных интриг, и вновь его вынесли на щите. Старых министров почти везде оставили, поменяв таблички на их кабинетах (они теперь замы и начальники агентств и служб), назначили им промежуточный уровень начальников — точно так же, как ранее с полпредами в округах, и в очередной раз увеличили количество начальственных инстанций. Сократили 26 структур и взамен создали 44 новых. Типа никого не обидели. Но если это и есть та «новая команда», которую Путин хотел предъявить перед выборами, то эту команду мы уже четыре года знаем.

Метод, которым было реорганизовано правительство, чем-то похож на то, как силовые крыши («оборотни в погонах») забирают чужой бизнес: сначала они предлагают крышевание просто за деньги, потом требуют доли в бизнесе, далее вводят своих людей в управляющую группу и наконец меняют руководство, оставляя бывших хозяев работать, как работали — но уже не на себя, а на товарища полковника. Так и правительство второго срока есть на самом деле все то же касьяновское правительство, только с допнадстройкой в виде Фрадкова и фрадковых.

3. Технический президент

Однако главный вывод и из этой неплохо задуманной, но криво сделанной реструктуризации таков. Президент Путин и построенная им система власти способна решать отдельные задачи, часто даже очень сложные, но не способна удерживать контроль над ситуацией в целом и придавать стране мобилизационный импульс. Путин, коллективный Путин — это, по метафоре Кургиняна, такой Джеймс Бонд, который загружает себе в память задачу в момент получения задания, так или иначе добивается поставленных руководством целей и дальше полностью забывает о ней и связанных с ней проблемах. Такой метод был незаменим в тот момент, когда перед Россией стояли два-три острых, но очевидных вызова — распад страны, экономический коллапс, долговая яма. Но в нынешней изменившейся ситуации, когда вызовы размазаны и нужно решать комплексные инфраструктурные проблемы, увязывая одно с другим, этот метод превратился в источник расширенного воспроизводства все новых угроз, причем в большинстве случаев — на пустом месте.

Это было очень хорошо видно по думским выборам. Перед аппаратом там была поставлена, в сущности, только одна задача. Это обеспечение первого места «Единой России» с результатом не ниже 20% со снижением представительства коммунистов в Думе — для того чтобы предъявить стране и миру позитивные перемены. О конституционном большинстве никто даже не заикался — не было в нем никакой необходимости. Однако, строго решая поставленную задачу довольно привычными методами, с водой выплеснули ребенка; интеллигентские партии провалились по собственному головотяпству, «Родина», сделанная только и исключительно для раскола КПРФ, явила миру жутковатое лицо рогозинщины, в целом же парламента в России попросту не стало; а с ним — и партий. Никто в Кремле такого облома не хотел и не ожидал. В первую очередь сам Путин, после «Норд-Оста» подружившийся с Явлинским и теперь, кажется, из чувства вины трудоустраивающий яблочников на разные посты. Думу же теперь учат ходить строем и делать вид, что ее нет.

Стабильность власти Путина, однако же, зависит не от того, поддерживает он, скажем, демократию — или нет; душит он «свободу слова» или нет, ссорится он с Западом или нет, даже — популярен он в стране или нет; все это — факторы косвенные и второстепенные. Главный же фактор стабильности режима — в том, способен режим отвечать насущным задачам, стоящим перед страной, ее историческим вызовам — или не способен. И если по состоянию на 1999-й, 2000-й или даже прошлый год эта способность в целом не вызывала сомнений — несмотря на отдельные срывы и провалы, «курс» они держали, — то сейчас стало ясно: не тянут. Иными словами, «эра Путина» начала клониться к концу. И по-настоящему встал вопрос о России после Путина.

4. Выжженная земля

В понедельник мы проснемся в новой стране — и это будет очень странная страна. Это будет страна, в которой умерла легальная публичная политика со всеми ее организационными формами — «левыми» и «правыми», «партиями» и «выборами», ангажированными СМИ и публичной полемикой. Вместо нее есть широкий простор для тусовки, свободного полудиссидентского трепа, интеллектуальных поисков, занятий всякими полезными, не связанными прямо с выборной политикой гражданскими делами. Всем этим можно заниматься сколь угодно долго — тут спешка может, скорее, навредить; но важно не пропустить момент, когда нужно будет закончить говорильню и перейти к организационным действиям.

Это будет страна, где мягкий авторитаризм сочетается с попытками либеральных реформ, производимых силами абсолютно не либеральных по мышлению и стилистике поведения людей. Ледовый дворец, где стадо коров преподает людям фигурное катание, — это будет называться «российской спецификой реформ». Соответственно, они будут учиться, и набивать себе шишки, и мучительно искать в обществе новую опору — модернизационную силу, способную стать союзником и советчиком власти. В то же время атаки на эту власть со стороны тех, кто еще вчера участвовал во власти ельцинской, будут только усиливаться. Но предпосылок для появления такой модернизационной силы нет, и появятся они не сразу — просто потому, что сегодняшний режим не умеет работать с лояльными, но не подконтрольными политическими активами: сбоит их сигнальная система «свой-чужой», и коммуникация не получается. Главное, что им предстоит сделать, — научиться в некоторых случаях отключать эту систему: иногда уже получается, но редко.

Наконец, это будет страна, платящая по счетам и расхлебывающая последствия бардака 90-х. То, что мы видели на примере «Трансвааля». Виноват ли Путин в «Трансваале»? Разве только тем, что так и не рискнул поставить в список тех самых «задач» святое дело — зачистку Лужкова. Но косвенно Трансвааль ударил по Путину, и довольно больно. И дальше — больше.

5. «Правые»

Если у страны свои задачи на эти четыре года, у власти — свои, то у «правых» — они опять же отдельные. В 2007 году им предстоит третья по счету попытка социализоваться и оформить свое существование в долгосрочном качестве системной и влиятельной политической силы. Притом что первые две попытки довольно болезненно провалились — я говорю о поражениях в 1995-м и 2003 годах.

Что важно в этих поражениях? В 1993 году в Думу пришло движение «Выбор России» — разношерстное, хаотичное, малоуправляемое, где было каждой твари по паре и которое не имело, по большому счету, никаких организационных форм. Но оно тем не менее набрало такой процент голосов, повторить который больше не удастся.

Сразу после выборов начался процесс организационного и менеджерского структурирования этой митинговой вольницы. Была создана партия «Демократический выбор России», проведена большая аппаратная работа, созданы региональные отделения, начал работу штаб… и в итоге ДВР, от которого в процессе партстроительства откололась масса маленьких, карликовых организаций (таких, как «Общее дело» Хакамады), не прошел пятипроцентный барьер.

В 1998 году, после дефолта, началось собирание демократической коалиции, которая называлась «Правое дело». Туда, кроме ДВР, вошло 12 организаций, в том числе карманные партии Немцова, Б.Федорова и Хакамады. В 1999-м, после присоединения Кириенко, «Правое дело» стало называться «Союз правых сил». Управляемость того «союза» была тоже абсолютно нулевая, каждый лидер пел свою песню, в каждом регионе были конфликты и расколы, составлявшие сюжет местной бульварной прессы, а руководство кампанией велось пиарщиками, более осваивавшими бюджеты, чем делавшими кампанию. И тем не менее вся эта братия на хвосте Путина триумфально вернулась в парламент — после чего сразу же вновь зарядила жесткое партстроительство. Работа эта была в целом закончена к весне прошлого года, и тогда же они, раньше всех, открыли предвыборную кампанию акцией про военную реформу. Результат — даже меньше, чем был у ДВР-95.

Да, всему этому была тысяча причин — и внешних, и внутренних. Но одно очевидно: правых поддерживают свободные, самостоятельные и независимые люди, которые не терпят, когда их загоняют в либеральную КПСС. Им нужен плюрализм, и в первую очередь — на уровне разных позиций и разных лидеров, зачастую ни в чем друг с другом не согласных, но понимающих, что они говорят на одном языке. Правые — это сегодня те, у кого на три человека четыре мнения, хорошо это или плохо; и для которых при этом абсолютными являются ценности свободы и личной ответственности. И от «своей» политической силы они ждут в первую очередь того, чтобы она была площадкой, ноевым ковчегом, на котором находится место каждой твари, а не корпорацией с опционами и увольнением за несогласие с генеральной линией. И это — реальность, которую до сих пор так и не поняли чубайсовские «эффективные менеджеры», пришедшие сейчас к власти в Союзе правых сил. Их логика — прежняя, такая же, какая была и до выборов: «мы есть, а вы никуда от нас не денетесь», — логика оскорбительная и крайне неэффективная.

Чубайс провозгласил «7 + 7» — преодоление семипроцентного барьера в 2007 году. Это означает, что в СПС уже сегодня рисуют планы «большой демократической коалиции», составленной примерно по тому же принципу, как СПС-99 — старая партия ДВР плюс «звезды» из «новых» организаций плюс деньги и поддержка власти. Звезды поняли намек и ринулись в партстроительство — Рыжков объявил инициативу Либерального клуба, Хакамада — новой партии «Свободная Россия». Это — их ресурс для будущей торговли с Чубайсом.

Между тем главный вопрос — на самом деле общий и для правых, и для России — не как консолидироваться и выбрать кого-то одного; это мы как раз худо-бедно можем. Главный вопрос — как создать организационные механизмы, которые застраховали бы от вождизма и аппаратного партстроительства, как сохранить ту атмосферу интеллектуальной и политической свободы, которая бывает на первых порах во всех коалициях и тухнет, как только за дело берутся клерки из центрального офиса. И как совместить эту свободу с дееспособностью организации, с ее умением консолидированно работать на общий результат?

Мой рецепт остается прежним: в политическом «реале» не нужны идеологические партии, структурно организованные как партии. Надо учиться у «Единой России» — классового ордена бюрократии, обошедшегося вовсе без лозунгов (если не считать за лозунг «вместе с президентом») и практически без штаба, но сумевшего отсигналить крапивному семени, чтобы оно вставало под знамена с мишкой. Открытая площадка, фракции и клубы с разными идеями и лидерами, работа не с адептами каких-то отдельных идей, будь то идея демократии или свободного рынка, а со всей «своей» социальной группой — и общий список на выборах в Думу. Партия здесь если и нужна, то только как лицензия на политическую деятельность, формальный инструмент, дающий право участвовать в демократических процедурах.

6. Мотор для кузова с рулем и тормозами

Зачем вообще нужны правые? В смысле, не себе, любимым, а кому-то еще — власти, стране, избирателям? В правозащитном качестве они не нужны никому — люди предпочитают решать вопросы с обидчиками и с властью без излишней публичности. В качестве коммуникаторов с Западом — тем более: Запад охотнее общается с сильной властью, чем с умными и англоязычными, но крайне маловлиятельными либералами. В качестве защитников демократических процедур — и подавно: их в нынешнем виде никто так и не научился воспринимать всерьез.

Единственный реальный смысл их существования в политике — это то, что они являются источниками модернизационного импульса, прогрессистами, побуждающими страну к реформам и развитию. В этом качестве их готовы принимать все — и люди, и власть, и даже явные оппоненты. Однако функция прогрессоров требует постоянно быть самыми умными, самыми компетентными и ответственными, самыми передовыми в добольшевистском смысле этого слова. И в первую очередь — находить в обществе те социальные группы, которые наиболее заинтересованы в модернизации и могут быть ее социальной базой.

Соответственно, задачей номер один для правых является выработка и предложение обществу новой стратегии модернизации (а лучше — двух или трех на выбор) взамен той, которая была предложена и принята к реализации еще в «перестройку», а сегодня, по словам Егора Гайдара, уже исчерпала себя. Задачей же номер два является поиск и мобилизация тех социальных групп, которые в состоянии выделить из себя «ядерный электорат» новой модернизационной партии — так, как это сделала советская научно-техническая и в меньшей степени гуманитарная интеллигенция в конце 80-х. Это куда более важные задачи, чем организационная суета, перетасовывание колоды лидеров и драка за контроль над своим куском «поляны».

7. Здесь и сейчас

Идти или не идти? — это, кажется, единственная серьезная альтернатива уик-энда. За или против Путина? Тоже важно, но уже далеко не так принципиально — даже и для самого принцепса.

Собственно, «за» Путина в воскресенье проголосовать практически невозможно. Безо всякой политики; просто потому, что он не сделал ничего для того, чтобы заслужить чью-либо поддержку как кандидат в президенты. Он ведет себя так, как будто его уже давным-давно переизбрали, а выборы — пустая и отнимающая время и силы формальность. Безотносительно к политическим раскладам, оставить его квадратик пустым заставляет элементарное самоуважение.

С другой стороны, радикальная оппозиционность в духе Ивана Рыбкина выглядит сегодня смешно и нелепо. Путин — популярный, признанный людьми лидер, законный президент и не самый худший правитель, несмотря ни на что. И если невозможно сегодня поддерживать Путина-политика, то это не значит, что не надо быть лояльным Путину — легитимному главе России.

Благо продемонстрировать такую лояльность достаточно просто: для этого нужно всего-навсего прийти в воскресенье на выборы. Признав тем самым законность самой процедуры и поучаствовав в ней.

Куда же ставить галочку? Да практически в любой квадратик, кроме четвертого сверху, — это не важно. «Против всех», Хакамада, Глазьев, Харитонов, даже Малышкин — все это приемлемые варианты, поскольку по факту они суть не что иное, как эвфемизмы недоверия Путину. Недоверия, заметим, вполне легального, оставляющего пространство для дальнейшего конструктивного участия в политической жизни России, без отчаянного революционерства и маргиналии.

Впрочем, Путин более не является спектрообразующим началом российской политики: это было так в период с 19 декабря 1999-го до 7 декабря 2003 года, но сейчас ситуация изменилась Сейчас уже и лозунг «Вместе с президентом», и лозунг «Россия без Путина» не несут никакого смысла; на горизонте встают куда более общие вопросы, такие как выбор между автаркистской и глобализационной моделями модернизации, между импортозамещающим и экспортоориентированным ростом экономики, между nation state в нынешних границах и борьбой за возвращение территорий советской империи… Ни на один из этих вопросов Путин не в состоянии дать ответ, даже если захочет: он для этого слишком «технический» президент.

Источник: http://old.russ.ru/columns/ageofnull/20040311.html

[fbcomments]

About Алексей Чадаев

Директор Института развития парламентаризма