Алексей Чадаев Наблюдения, замечания и предложения
9 лет, отпущенных Ходорковскому и Лебедеву — отличный повод для размышлений. Почему не 10? Десять давали за госизмену на процессах 30-х — нельзя, нехорошие ассоциации. А почему не восемь или меньше? А несолидно бы выглядело — вроде как начальство, извиняясь, пытается его домариновать хотя бы до окончательного решения проблемы-2008.
Любят говорить, что дело Ходорковского — политическое, и что Ходорковский — политзаключенный; но выводов из этих штампов обычно не делают. А ведь выводы напрашиваются: Ходорковский — это не «бизнесмен», судимый по политическому делу. Ходорковский — это политик. И не просто политик, а субъект — с точки зрения тех, кто его посадил — «политического преступления».
В чем его роль как политика, и что это за «преступление»? Среди защитников Ходорковского принято считать, что политиком его сделала тюрьма. Среди его «гонителей» (точнее, тех, кто выступил в качестве таковых в 2003 году — в частности, авторов доклада «Государство и олигархия») общим местом было представление, что политиком Ходорковский стал к 2003-му, когда занялся скупкой парламентских фракций, СМИ, и экспертных центров. Правда же состоит в том, что политиком он стал уже между 91-м и 93-м. И не просто политиком, а составным элементом новой власти. Или, точнее, нового революционного субъекта.
Ходорковский — это никакой не «бизнес». Ходорковский — и есть авангард русской революции начала 90-х. Он — один из тех, кого в 94-м назначили миллиардерами в порядке политического решения. Послушайте Чубайса: «мы передали им крупную государственную собственность, чтобы исключить возможность коммунистического реванша». И в логике удержания власти новым политическим субъектом это было естественное, оправданное действие.
Более того, в каком-то смысле оно было оправданным и в более глобальной тогдашней логике государственного строительства. Назначая кого-то миллиардерами (как и мэрами, министрами, парламентариями, оппозицией и т.д.), «ельцинский» политический субъект как бы обозначал контуры той России, которую он хотел строить в будущем: с «настоящим» крупным бизнесом (а также «настоящими» парламентом, партиями, свободными СМИ и т.п. элементами картинки «как на Западе»). В этом смысле Россия 94-го была удивительным историческим явлением — это был макет страны в натуральную величину. Венчаемый топовым словечком тогдашнего дискурса — я имею в виду словечко как бы.
Разумеется, все эти макеты спустя какое-то время принялись таять, как лепреконское золото. В 93-м еще были свободные СМИ — уже к 97-му их не осталось; в 94-м были партии и парламент — к концу 99-го окончательно усохли и они; в 94-м было правительство — к 99-му оно окончательно превратилось в хозяйственный департамент президентской администрации. И т.д., и т.п.
Причем «как бы бизнес» шел в авангарде этого процесса: это он превратил СМИ в свои пропагандистские рупоры; это он раскрутил маховик ГКО через бюджетные ножницы и «оппозиционную» Думу; это он обрушил правительство «молодых реформаторов» и уничтожил место премьер-министра как самостоятельный политический институт.
Государство сопротивлялось и даже периодически контратаковало, но год за годом терпело поражения. В 96-м оно согласилось на следующий виток «большой приватизации» в обмен на недопущение победы Зюганова. В 97-м проиграло «банковскую войну», пожертвовав в итоге группой Чубайса в правительстве после «дела писателей». В 98-м оно последовательно слило правительство Черномырдина и правительство Кириенко в обмен на аварийную остановку насоса ГКО. В 99-м снова вынуждено было блокироваться с «как бы бизнесом» ради недопущения победы Лужкова. И только после окончательного и безусловного усиления Путина оно сумело бросить «как бы бизнесу» открытый вызов.
В этом смысле драма ЮКОСа была запрограммирована до неизбежности уже в 99-м, когда впервые оформился политический субъект под названием Путин. «Как бы бизнес» был не просто частью власти, а частной властью — причем властью, основанной на иных ценностях и с иным целеполаганием, нежели власть государственная. В каком-то смысле этику Ходорковского можно было бы сформулировать как принцип довороваться до новой России. И это — тоже следствие 93-го.
Что это значит — «довороваться до новой России»? Это значит полную свободу от обязательств по отношению к обломкам старой советской системы (к числу коих относится и правящий режим) — они имеют ценность лишь в том смысле, в котором из них можно строить новое, прозрачное и цивилизованное государство. Это этика революционной целесообразности. Миллиардное состояние и вытекающие из него блага здесь — лишь индикатор статуса новой власти, революционный атрибут (вроде комиссарского маузера), а не собственность в собственном смысле. Это почти религиозная миссия, вынуждающая миссионера быть самым-самым: образцово богатым, образцово успешным, образцово прозрачным и образцово цивилизованным. Это когда международный кредитный рейтинг ЮКОСа становится выше, чем рейтинг России как государства, что подается (и воспринимается!) как величайшая победа эффективного менеджмента над отсталой бюрократией.
Логика путинской контрреволюции — это в первую очередь коррекция ценностной системы. Власть «вертикали» выше, чем власть денег — вот тот «мессидж», которым должно было стать дело Ходорковского. Опала, которой подвергли этого боярина, обнажила в первую очередь нравственный конфликт. Когда одни говорят: «он не платил налоги!», а другие: «зато он помогал людям!», зримо обнажается механизм государственной и социальной катастрофы — «помогать ближнему» в массовом сознании оказывается более необходимым делом, чем «платить налоги». Задача власти была любой ценой настоять на обратном — и ее невыполнение означало ликвидацию государственности де-факто. Иначе говоря, у государства было два выхода: либо посадить Ходорковского, либо самораспуститься. Оно выбрало первый.
Сегодня же сидящий в тюрьме Ходорковский обречен стать политической константой — одним из главнейших элементов политического пейзажа. Он — та самая «альтернатива» и та самая «оппозиция» в ее зримом облике: «другая Россия», спрятанная за забором колонии общего режима. Есть актуальная «Россия Путина» и есть несостоявшаяся, потенциальная, подспудная «Россия Ходорковского». В 2008 году страна будет выбирать одну из них. Для «России Путина» это — финальный тест на выживание: или она сумеет доказать свое право на существование — то есть будет доучреждена как государство — или рассыплется вместе со стенами означенной колонии. И, как бы мне ни было по-человечески жалко М.Б.Ходорковского (далеко не самого худшего представителя ельцинской революции), я хотел бы, чтобы реализовался первый вариант.
