Факт первый: мавзолей с Лениным на главной государственной площади сегодняшней России — это огромная проблема.
Факт второй: вынос оттуда тела ногами вперед ничем не будет отличаться от совершенного в свое время выноса мощей Сергия Радонежского из Лавры большевиками. Такое же кощунство над чужими святынями — святынями «предыдущей» России.
Даже если это будут «прилично» обставленные похороны на Волковом, это как если бы Сергия хоронили на общегражданском кладбище Радонежа на том основании, что-де не по-человечески это — оставлять останки без погребения.
Набальзамированное тело Ленина — это не останки. Это святыня культа — сегодня разгромленного и маргинального, но еще вчера официального, а позавчера господствовавшего.
Конечно, главный жрец этого культа никогда не сядет за одним столом с митрополитом, муфтием и раввином в межрелигиозный совет при президенте РФ. И потому, что сами они свой культ культом никогда не считали. И потому, что отрицали также все остальные культы как «ложных богов». И потому, что нет сегодня в марксистско-ленинском культе главного жреца. Не Зюганов же!
Марксизм-ленинизм- это именно вероучение, хотя и странное. И у него есть своя группа адептов — сегодня уже небольшая и обреченная уменьшаться в дальнейшем, но полностью она не исчезнет никогда. И потому они никогда не примут спокойно надругательства над главной святыней их культа.
Казалось бы, что государству до того? Ведь у них нет сегодня предложения для всех остальных, которое содержало бы в себе Ленина. Ленин — это сегодня только их Ленин и более ничей, и уже никогда он не будет общегосударственным символом. Так почему бы не отвести этим старообрядцам делянку где-нибудь на окраине, перетащить туда их вождя и пусть бы служили ему гекатомбы?
Дело в том, что слишком уж большим окажется масштаб разрушений — в символическом поле. И не только (и не столько) для секты ленинопоклонников, сколько для всех нас.
В тридцатые на Красной площади начали регулярно проводить парады. Известна байка про то, как Каганович пытался уговорить Сталина снести храм Василия Блаженного, чтобы облегчить проход на площадь танкам и колоннам физкультурников. И не уговорил, получив в ответ: «Лазарь, поставь церковь на место!»
Сегодняшние неосталинисты верят (скорее всего, беспочвенно), что вождь это сделал из-за тайной любви к православию. Но даже если б Сталин был тайным сатанистом, в логике его режима, проходившего тогда становления после революционного безвременья, храм все равно пришлось бы сохранить. Поскольку он не есть памятник веры, но памятник власти. И нужен ровно затем же, зачем нужны благополучно пережившие революцию бронзовые Минин и Пожарский, а также и Лобное место, возле которого они стоят.
Из сегодняшнего дня мавзолей Ленина может показаться чем-то внешним, наносным, привнесенным советской властью в исторический ансамбль Красной площади. Но на самом деле именно он только и сделал Красную площадь тем символом, которым она является по сей день. В императорской, петербургской России словосочетание «Красная площадь» не значило ничего; но и в допетровской она была лишь «обычным» городским торжищем перед цитаделью. Такое мы можем увидеть сегодня перед Ростовским, Ярославским или Нижегородским кремлем — центр публичной жизни города, но не более того.
В советский период все стало иначе. Ленин, лежащий в мавзолее, — вечно живой человек будущего, — был метафизическим центром всего пространства, тем, что позволяло считать всю землю начинающейся от Кремля. Вождь, поднимающийся на трибуну мавзолея, тем самым становился в центр мира, и то, что он говорил оттуда, имело значение для всего человечества — для врагов едва ли не в большей степени, чем для друзей. Это и создало тот огромный запас символической силы, который по сей день «работает» в нашем сознании, когда мы представляем себе Красную площадь.
Но сегодня этот культ разгромлен, созданная им страна и опирающаяся на нее миросистема демонтирована, его священные книги выброшены в макулатуру или пошли на завертку для селедки. Памятники Ленину не вызывают вообще эмоций, никаких, даже протестных — они стоят на главных площадях большинства городов, и мимо них ходят люди, даже не замечая, воспринимая их просто как деталь пейзажа. Со Сталиным, например, не так: поди попробуй поставь ему сегодня памятник. А Лукич стал мертвой историей, безобидным персонажем анекдотов.
Неинтересный писатель и заурядный тусовщик (вроде нынешних пикейных жилетов из»Живого журнала»), всю жизнь просидевший в швейцарском кабаке за чашечкой кофе и пустопорожними сектантскими спорами про единственно верное учение, а под конец жизни вдруг волею судьбы ставший на короткое время одним из вождей революционной хунты в одуревшей России — вот, пожалуй, каким стало восприятие Ленина в «актуальном дискурсе». И что, этот дядечка — Вербицкий или Лейбов своего времени — так и будет лежать мумией на нашей с вами главной площади? Но в том-то и дело, что это не наша с вами главная площадь. Это, если хотите, его главная площадь.
Его- в том смысле, в котором в сталинское время произносилось слово «ленинизм». Культ личности Сталина был «разоблачен» уже через три года после его смерти. Культ личности Ленина, создававшийся при Сталине же, вообще не был замечен и маркирован как культ вплоть до самого финала, а ведь именно он, в отличие от сталинизма, успешно стал в буквальном смысле государственным культом — с развитой системой обрядов и праздников, иконостасом святых, священными текстами, ритуальными формулами и т.п.
Вот только-только отменили главный праздник этого низвергнутого культа — заменив его другим, соседним. Технология не новая — именно так действовала тысячу лет назад и православная церковь, подверстывая свои праздники под языческие сезонные ритуалы, приуроченные к графику сельхозработ, и забирая себе их энергетику. День единения вместо Дня революции — это как день Рождества Иоанна Крестителя вместо праздника Купалы. Получился гибрид — Иван Купала. Так и тут — новый праздник, скорее всего, станет в итоге, через много лет, днем не просто единения, а какого-нибудь «революционного единения». Хотя и в дореволюционном графике в близкой точке был важный праздник «начала зимы» — Покров; и в энергетике праздника Октябрьской революции очень много от энергетики Покрова.
Но работа с календарем — это рутина, тихая и незаметная. С вещными, материальными символами такое невозможно — любое событие вокруг них становится большим; даже событие их смерти и разрушения. Киевский Крещатик знаменует собой путь, по которому проволокли низвергнутого Перуна в дни крещения Руси; и одно это задало тысячелетний масштаб события. В этом смысле и Ленина, пока он хоть для кого-то живой символ, не получится убрать тихо и незаметно — он может исчезнуть как символ лишь в результате события, эффект которого будет сильно выбиваться из рутинного порядка вещей. Символы возникают и разрушаются в только в экстраординарных ситуациях, и эта связь работает в оба конца. Это значит, что действия в символьном поле неизбежно вызывают непредсказуемые последствия в поле реальном. За примерами далеко ходить не надо: все заметили, какие масштабные изменения в массовом представлении об образе современной России произошли после того, когда
был принят (пусть и с новыми словами) советский гимн.
А «убрать Ленина» — это означает в каком-то смысле «убрать» и саму Красную площадь, как метафору, как символ места власти. Но тогда ее придется «создавать» в этом качестве заново. И учитывая, что прошлый «замес» этого символа был среди прочего на большой крови и на терроре, не исключено, что и новому алтарю потребуются какие-то новые жертвы. Причем если власть не захочет на них пойти, то в какой-то момент окажется, что у нас уже новая власть и новая страна; поскольку это та задача, не решать которую значит не снести бремени власти.
А потому пусть пока лежит дедушка Лукич там, где лежал. И вождям пора научиться без страха заходить на трибуну мавзолея и говорить с нее, а не торчать на деревянных подмостках, как бедные родственники или узурпаторы. Признать советское прошлое и покончить с ним — это не две разные задачи, а буквально одна и та же: сделать второе можно только через первое. До тех же пор, пока оно находится в зоне табу, нас будут все время беспокоить оттуда его ожившие мертвецы.