Соседи

Анну Политковскую убили в субботу вечером во втором подъезде дома 8/12 по Лесной улице. Это дом, где всю жизнь прожила в коммуналке семья моих родителей и где я сам прожил первые семь лет своей жизни. Где до сих пор живёт множество друзей и знакомых нашей семьи, и я могу что-нибудь рассказать об истории каждой третьей квартиры из этого подъезда, начиная где-то с войны. Дверь бывшей коммунальной квартиры ? 16, в которой мы жили, выходит на ту самую лестничную площадку, где произошло убийство.

Это я к тому, что на самом деле нас с нашими «противниками», коих многие «бойцы информационного фронта» исподволь начинают воспринимать как чуть ли не нелюдей, часто связывает много незаметного. Только выясняется это в самых неожиданных, иногда трагических обстоятельствах. Я вот не знал, что Политковская там жила. Теперь это убийство — ещё один факт истории моего родного дома.

Дом вообще-то видел всякое. В 41-м и 42-м моя бабка вместе с другими соседями дежурила на крыше, чтобы сбрасывать с неё немецкие «зажигалки», буде они прилетят. После войны дом и двор были царством разного полубеспризорного шпанья с рабочей окраины, и в большинстве семей хотя бы по разу кто-нибудь сидел. В конце 40-х в тот самый подъезд приезжала знаменитая «чёрная кошка» — ограбили квартиру одного инженера. Средь белого дня подъехала «победа», из которой вышел майор со звездой Героя и принялся спокойно переносить в машину какие-то вещи из квартиры, — никто и не заподозрил, что это могут быть воры. А ещё в 46-м мальчишки со двора нашли на чердаке заряженный пистолет, и один из них прострелил другому руку. В субботу там тоже нашли пистолет — его бросил возле лифта убийца Политковской.

В день убийства я слушал какую-то её передачу на «Эхе Москвы», где она зачем-то пыталась убедить слушательниц, что Путин на самом деле неинтересен как мужчина, делая это со всей категоричной неуверенностью немолодой уже тётки. Хмыкнув, я подумал, что вовсе не случайно в ядерной группе поддержки Путина столь высок процент таких, как она, — женщин за сорок с активной гражданской позицией. Её оппозиционность именно поэтому считывалась как часть климата, неизменный атрибут жизни, скорее привычный, нежели опасный. В предыдущем цикле такую роль занимала Галина Старовойтова — и тоже оказалась убита; и тоже это убийство воспринималось тогда как слишком бессмысленное, чтобы быть политическим, и оттого оказывалось ещё более ощутимым ударом по порядку вещей.

Проблема в одном. Запах жертвы витал в нашем политическом воздухе, многие призывали его, заклинали, как вызывают духов. Она нужна была всем — как нужен был украинцам обезглавленный Гонгадзе, для того чтобы катализировать зашедший в тупик и стухший политический процесс. И жертвы не заставили себя ждать — с очень коротким интервалом: сначала банкир Андрей Козлов, а теперь и журналист Анна Политковская. И можно не сомневаться, будут ещё: то, что происходит, выглядит как «разведка кровью», тест на реакцию общества по поводу политического убийства.

Слабость и хрупкость порядка вещей — главное, что понимаешь в этой ситуации. Защищать его — неблагодарная работа. Те, кто хотят борьбы и бури, хотят крови врага, а ты не можешь позволить себе желать того же самого собственным врагам; для тебя сам факт любой крови — «своей» или «чужой», абсолютно не важно — уже личное поражение. Кровь Политковской — это поражение особенно для тех, кто предпочитает худой мир и борется за мир даже тогда, когда он окончательно становится худым.

Разумеется, её превратят в икону и тем самым одновременно в улику. Гибель Политковской — это готовая англоязычная история о том, как обстоит дело со свободой слова и гарантиями журналистской деятельности в путинской России, — хоть сейчас в любую газету. А и поделом нам, если до сих пор профессия киллера является гораздо более спокойной и безопасной, чем, к примеру, банковского чиновника или журналиста. Во всяком случае, если даже вдруг кого-нибудь из таковых пришьют, никто не скажет в прямом эфире классическую формулировку «убийство связано с профессиональной деятельностью покойного».

А без Анны Политковской всё же, как к ней ни относиться, невозможно представить себе историю развития политической журналистики новейшего времени. Пусть даже и приведшую её в гетто; это — тоже расплата за позицию. Я, признаться, не любил её читать; не по «партийным» причинам (мне всегда была интересна её «партия»), а именно из-за психоэмоционального несовпадения, того духа невротической неустойчивости, которым были пронизаны даже репортажные её материалы. Но теперь мы с ней ещё и соседи по подъезду — хотя я там давно не живу, а её там убили. И, более того, сегодня все мы в каком-то смысле живём в одном подъезде, часто толком даже не догадываясь об этом.

Источник: http://www.russ.ru/pole/Sosedi