Алексей Чадаев Наблюдения, замечания и предложения
С убийством Анны Политковской получилось немного не так. Вокруг него развернулась целая борьба — даже не за версии, а за политические оценки. Но факт убийства остался за рамками обсуждения: всем было важно, что убили именно данного человека, а сама процедура такого убийства — дело если не рутинное, то во всяком случае не необыкновенное. Ну, заказывают, да. Но вот именно журналистов (честных) заказывать нельзя. Это угроза всем нам, и т.д.
Такую реакцию по-своему можно понять: от этих историй веет жутью ранних девяностых, когда государство лежало в руинах, под «экономикой» понималась торговля с рук гуманитарной помощью, а бандиты (их тогда еще называли «рэкетирами») в открытую стреляли друг дружку прямо на улицах городов. Время, которое хочется скорее забыть.
Офисные клерки отрастили с тех пор буржуазное брюшко, приобрели кредитную иномарку и чувство собственного достоинства. Им хочется верить, что этот этап «кризисного менеджмента» ушел уже навсегда, а когда был, то был не с ними и понарошку. Их не очень заботит, как именно их работодатели в свое время получили возможность стать таковыми. Им достаточно, что сегодня они платят им зарплату — «в белую», с надбавками и непременным «соцпакетом».
Но тот же Андрей Козлов — плоть от плоти их касты. Он в своем роде эталонный клерк, идеальный образец для юного «манагера, обдумывающего житье». Поэтому обычно бессмысленная формулировка — «убийство связано с профессиональной деятельностью покойного» — в данном случае оказывается острейшим сигналом для всей этой среды. Оказывается, и среди «белых воротничков» могут оказаться обладатели «расстрельных» должностей, когда слово «расстрельный» не фигура речи и не историческая метафора. Тем более что совсем рядом с ними, буквально под боком, продолжает жить совсем другая среда. Тоже в своем роде «офисная».
Когда в Басманном и Мещанском судах слушалось дело «Юкоса», львиная доля внимания досталась политическим фигурам — Михаилу Ходорковскому и Платону Лебедеву. По поводу такого обвиняемого, как сотрудник службы безопасности «Юкоса» Алексей Пичугин, говорили значительно меньше и с заметной неохотой. Ну да, был и такой, но разве это главное…
Апологетика Ходорковского строилась примерно так: да, приватизация госактивов в середине 90-х была незаконной, но ведь так делали все, почему же тогда сажают только руководителей «Юкоса»? Между тем, будучи доведенной до логического конца, эта мысль означает, что в каждой «уважающей себя конторе», не обязательно даже крупной, сегодня по-прежнему продолжают ударно трудиться не только свои ходорковские и невзлины, но и свои пичугины. Да, возможно, сегодня коллеги тов. Пичугина «ничего такого не делают» — разве что иногда, втайне, по большим праздникам… Но ведь они все прекрасно «помнят»! Такого рода «навыки» — не из тех, что быстро забываются. Особенно, если кому-то вдруг понадобится «напомнить».
Девяностые рядом, они среди нас. Андрей Козлов, к примеру, занимался борьбой с «обналичкой». А ведь у многих еще свежи в памяти времена, когда эти самые услуги по «обналичке» в открытую рекламировались в газетах объявлений и воспринимались просто как особый, чуточку рисковый, род бизнеса. «Бизнес по-русски», ну вы понимаете… То есть люди, которые этим занимались и продолжают заниматься, воспринимают это не как преступление, а просто как способ зарабатывать на хлеб. Что делать человеку, у которого отбирают его хлеб? Скорее всего, он будет мстить. Мстить тем, кто поломал ему жизнь.
В этом-то и проблема, обычно скрытая за размытым и ничего уже не объясняющим словом «коррупция». Дело не столько в том, что «кто-то кое-где у нас порой» сознательно нарушает законы; преступность как таковая — предмет интереса, главным образом, полиции, нежели политики. Проблема в том, что наряду с официальными, легальными институтами общества действует параллельная система — система теневых институтов. Система, которая сформировалась тогда, когда государство было слабо, и которая не хочет уходить, освобождая свое место для возвращающегося «белого» социального порядка.
Что значит «теневые институты»? Это значит — устойчивые системы отношений, существующие не просто «в обход» закона, но именно благодаря своей способности его обходить и тем самым «решать вопросы». Таких примеров много. Чего стоит только сложившаяся практика, когда взятку несут даже в том случае, если никто ее не просит. Просто для того, чтобы добиться жесткой, независимой ни от чего дополнительной гарантии внимания к той или иной теме. Известно ведь, что тех чиновников, которые берут взятки, просители любят гораздо больше, чем тех, которые не берут. Взятка здесь — это, по крайней мере, способ добиться предсказуемости; а кто в наше время верит пустым обещаниям? Сколько их давали и сколько нарушали? Таким образом, мы имеем дело с теневой системой страхования административных рисков. А если чиновник, взяв деньги, обещание все же нарушил, тогда вступает в дело другой институт — институт теневого правосудия… У которого, в свою очередь, имеется подсистема приведения приговоров в исполнение — с непременным контрольным выстрелом в голову.
Эту среду трудно заметить — тень есть тень. Лишь изредка в каком-нибудь неожиданном событии она показывает кусок щупальца. Например, когда в городе Кондопоге происходит ресторанная драка, и местный бармен, вместо того чтобы позвонить в милицию, звонит в «параллельную» силовую структуру, и та приезжает «решать вопрос». Мы бы никогда не узнали об этом заурядном, с точки зрения любого специалиста по провинциальной жизни, событии, если бы тамошние бандиты не оказались на беду кавказцами, а сама Карелия — регионом, где в разгаре выборная кампания.
Политтехнологи — тоже естественная часть системы теневых институтов. Это те, кто делал политику для других, а на самом деле руками других. Сейчас им все труднее находить работу, но кто сказал, что эти мастера провокаций захотят просто так переквалифицироваться в управдомы?
Политическую оппозицию в ее нынешнем виде принято считать слабой и недееспособной. Но у нее есть своя ставка. И этой ставкой являются именно теневые институты, вынужденные сегодня бороться за существование. Тем более что у тех и других есть то, что их объединяет. Кто такая «Другая Россия»? Достаточно посмотреть на имена ее участников, чтобы понять: это — Россия 90-х. Слепок с нее, именно такой, какой та была в то время. С точностью до деталей.
Мы ждем кампании 2007/2008 года как столкновения нашего настоящего с неосязаемым пока будущим. А на самом деле нам предстоит совершенно другой экзамен: встреча с прошлым. С силами реванша, которые, как Зюганов в 95-м, выйдут бороться за свое вчера. Но эта борьба будет идти как извне, так и изнутри путинской системы — в том пространстве, в котором действуют теневые институты. И в этом их единственный шанс.
Борьбу с «коррупцией» обычно понимают как показательную ловлю каких-нибудь «оборотней» — в погонах и без. На самом же деле это демонтаж теневых институтов, процесс политический, болезненный и, оказывается, нередко кровавый. Интересно, что ни одна из сил, готовящихся к выборам 2007 года, не ставит этот вопрос в свою повестку дня. Оно и понятно: судьбы Козлова не хочет никто. Бороться, не щадя сил, с «режимом» — либо, что то же самое, его «врагами» — куда как безопаснее.
