Люди возражали против того, что иного не дано, они собрались и сделали сборник "Иное"

Я категорически сегодня ничего бы не хотел говорить, потому что все уже сказал раньше, с помощью ноликов и единичек в пространстве электронных коммуникаций.

И только короткое, в самом начале: у меня такое странное дежа вю, применительно к ситуации, которую я лично не застал и застать не мог, но это ситуация которую помнят многие и в том числе здесь присутствующие. Это ситуация выхода сборника «Иное». Когда в какой-то момент, причем никто даже не заметил как, выяснилось, что есть какой-то прямой магистральный путь, по которому все идут, потому что это некой судьбой или совпадением звезд предначертано и никакой другой альтернативы в принципе нет. И вот еще, буквально недавно перечитал статью Нины Андреевой «Не могу поступиться принципами», которая, как теперь понятно, оказалось не тем, что я о ней думал все эти годы.

Именно тогда, люди возражали против того, что иного не дано, они собрались и сделали сборник «Иное» и место, в котором мы находимся, хранит память, в том числе, и об этом событии. Они пытались, и, возможно, в первую очередь самим себе доказать, что иное какое-то дано.

Но при всем некотором обилии сходств, есть и ряд различий. Как и тогда, мейнстримный дискурс был в некоторых отношениях с Властью, но сейчас в совсем других, чем «тогда». И тогда и сейчас высокомерие было маской растерянности. Т.е. неумение слушать и нежелание слушать было способом показать, что ты сам не понимаешь, что происходит.

Сегодня это очень заметно на выступлениях некоего абстрактного «шувалова» на правительственном часе в ГД.

И тогда и сейчас происходила саморефлексия государственного агитпропа, который во многом пытался ответить на вопрос, кто он, собственно говоря. Транслятор и переводчик с языка на язык или все-таки система влияния? Понятно, что люди, работавшие в агитпропе во все времена не довольствовались ролью трансляторов и переводчиков, всегда была амбиция «влиять».

И вот, скажем, брежневские годы это такая игра, когда всякие советники вписывали в речи руководителей разного рода «вредные», «враждебные» тезисы. А начальники знали об этой манере что-то такое вписывать и если успевали заметить, то вычеркивали. Видимо, агитпроп, это, как и все в России, больше чем агитпроп. И начальство, при всей своей бессловесности всегда нуждалось в словах и при этом все время им не доверяло. И поэтому агитпроп всегда был такой системой влияния, но системой влияния очень ограниченной и ситуативной.

И сейчас мы находимся в очень похожей в этом смысле ситуации, потому что вся эта полемика, которая началась вокруг попытки поставить под вопрос содержание «Стратегии 2020», то это вопрос, если абстрагироваться от персоналий, в какой мере, вообще допустимо делать средствами и инструментами госагитпропа. Как ни странно, тут чуть ли не самый трезвый вопрос задал один сетевой безумец: «А кто в партии «Единая Россия» курирует Набиуллину?». Действительно, кто? О чем спор вокруг «стратегии 2020»? Это спор о том, как лучше объяснять людям о том, что происходит? Или это спор о том, куда мы, в сущности, идем? Если второе, то каковы механизмы? Каковы механизмы движения от идеи к проектам решения? Есть ли тут вообще о чем говорить?

И мы видим, что эта цепочка рвется почти во всех звеньях. Даже в форумах, на которых готовилась «Стратегия 2020», «Стратегия», которую принимала «Единая Россия» и «Концепция», которую готовило правительство это заметно. Это два разных документа.

Но даже если мы посмотрим на все под углом сравнения концепции, принятой МЭРТом и трехлетним бюджетом, то мы уже обнаружим, что они совсем разные.

Тут не один разрыв, тут сразу несколько разрывов. Разрыв между общественной дискуссией и пониманием будущего, разрыв между пониманием будущего и практическими проектами, разрыв между практическими проектами и той управленческой реальностью, в которой живет Власть и объектом которой является страна.

И я большой растерянности по этому поводу и ничего, кроме этой растерянности я сегодня не могу сообщить. И не понятно, какой из этих «параллаксов» является центровым.

Но, не смотря на всю эту растерянность и слабость, которую, я считаю, не надо скрывать, я бы предложил вот какую «амбицию».

Сколько можно объяснять задним числом, что происходит? Почему мы сами себя загнали в эту ловушку? Почему мы довольствуемся ролью «толкователей» чужих смыслов и чужих решений? Почему бы нам не предложить свой метод разговора и язык разговора о будущем? Другой метод и другой язык, который используется во всех этих концепциях, стратегиях и программах развития? И которые, что удивительно, управленцами воспринимаются, скорее, как рекламно-пропагандистские документы, а обществом – как некая управленческая инструкция, которая ему самому, людям, не интересна?

И, собственно, «амбиция» состоит в том, чтобы понять, а есть ли сегодня какой-то другой язык разговора о будущем, есть ли то иное, по поводу которого можно говорить?

Потому что если нет, то это, действительно, только кулуарные разборки сетевых писателей и только.

[Соблазнительный звук наливаемого вина.]

Собственно все.

Павловский: А обсуждаем то что? Что, собственно, предлагается обсуждать?

Чадаев: Я поставил вопрос: есть ли и существует ли (у нас, или не у нас, но мы знаем где) какой-то другой язык разговора о будущем, чем язык «концепций», которым живет «партийная» реальность.

Павловский: А тот язык, которым шло все обсуждения, в т.ч. и Ваше письмо — он имеет более высокие достоинства и принципиально вне обсуждения?

Источник: http://publications.ru/groups/experts/