Чтобы нас не смыло

В 2007 году, летом, я ездил читать лекции в молодежный лагерь «Бирюса» на Красноярском море. Обязательной частью таких поездок является посещение плотины Саяно-Шушенской ГЭС — огромное, величественное сооружение, поражающее воображение любого человека.

Но мне запомнилось другое, куда менее масштабное зрелище. Наверху, всего в какой-то сотне метров от плотины — пристань, где мы садились на катер, везший уже непосредственно в лагерь. Там у меня было несколько минут для того, чтобы постоять возле воды и посмотреть на колышущееся зеркало девяностометровой глубины. Вода как вода — зеленоватая, сверху теплая, даже чуть зацветшая. А прямо возле пирса, не обращая внимания ни на что вокруг, у самой кромки воды носилась и выписывала немыслимые пируэты огромная очумелая рыбина.

Я спросил у своих гидов: что это? Обычное дело, сказали они мне. Это больная рыба из водохранилища, ее такой тут много. Ее никто не ловит и не ест; она просто сама дохнет и тухнет, выброшенная на берег.

Принято считать, что гидроэнергетика — наиболее экологически чистый способ производства энергии. Жизнь показывает, что это едва ли не ровно наоборот. Любое крупное водохранилище — это смертельный удар по гидрологии огромной территории, где нарушается складывающийся миллионами лет экобаланс. Страшноватенький Енисей в районе Красноярска — поток воды, температура которой круглый год около четырех градусов, но при этом не замерзающий даже очень холодной зимой (от чего весь город по зимнему времени окутан паром) — это вода с нижних горизонтов водохранилища, прошедшая сквозь турбины гидростанций.

В понедельник мы узнали и о другой стороне гидроэнергетики. Авария на Саяно-Шушенской ГЭС стала причиной гибели нескольких десятков людей и полностью парализовала работу станции; масштаб разрушений еще предстоит уточнить. Но сегодня понятно, что мы были в шаге от куда более грозной ситуации — если бы начался неконтролируемый сброс воды или аварийная ситуация внизу привела к разрушению плотины, счет жертвам мог бы пойти на сотни тысяч. Весь город Красноярск и еще несколько городов ниже плотины потенциально оказывались в зоне затопления. Ущерб был бы таким, что никакой Чернобыль даже близко не идет в сравнение.

Гидроэнергетика составляет

порядка 20% в общем энергобалансе страны. Но реальное ее значение не исчерпывается этой «пятой частью». Во-первых, водохранилища — это естественный «конденсатор» энергии: ни на тепловой, ни на атомной станции невозможно быстро наращивать или уменьшать мощность; на гидростанции это делается в считанные минуты. Это особенно важно в моменты пиковых нагрузок на энергосистему в целом.

Во-вторых — и, наверное, сегодня «в главных» — это довольно-таки дешевый вид энергии. Более дешевый, чем тепловая (хотя все же дороже атомной). Собственно, известная идея Чубайса разделить единую энергосистему страны на несколько зон экономически обосновывалась именно огромной разницей в себестоимости энергии между центральными регионами, где энергия вырабатывается на газе, является дефицитной и стоит дорого, и востоком страны, где гидростанции с избытком снабжают окрестные территории дешевой энергией. В конце 90-х были даже идеи продавать «лишнюю» энергию Саян в Китай по проводам; впрочем, наш собственный экономический рост довольно быстро привел к энергодефициту даже внутри страны.

Сегодня, после катастрофы Саянской ГЭС, можно констатировать, что это «естественное» преимущество востока страны сведено на нет. Красноярский край на какое-то время стал энергодефицитным регионом — причем, учитывая тот факт, что в крае сосредоточено несколько крупных энергоемких производств, это довольно-таки опасная ситуация. В долгосрочной же перспективе вся экономика региона находится под ударом: переход на дорогую энергию тепловых станций означает для предприятий неизбежный рост себестоимости производства. Которое только-только вышло на безубыточный уровень после падения мировых цен во второй половине 2008 года.

Средне- и долгосрочные экономические последствия саянской катастрофы могли бы быть меньшими, если бы мы успели от деклараций об инновационной экономике перейти к реальным действиям в этой сфере. Нигде не написано, что производство энергии — это исключительно удел «монстров» вроде ЧАЭС или Саяно-Шушенской ГЭС. Малая и альтернативная энергетика, построенная на пусть чуть более дорогих (из-за небольших объемов производства), но более легких и мобильных генерирующих технологиях, могла бы выручить задыхающихся без саянских киловатт гигантов советской индустрии, быстро развернув необходимые мощности и покрыв возникший спрос. Заготовленные впрок программы энергосбережения, минимальные варианты энергопотребления тоже могли бы снизить нагрузку на систему.

Я верю, что МЧС сработает максимально эффективно, спасет и извлечет из-под завалов всех, кого можно спасти и извлечь, разгребет руины машинного зала ГЭС и в сжатые сроки ликвидирует все прочие последствия аварии.
Но политическое значение красноярского потопа не исчерпывается темой героических спасателей. Это напоминание всем нам, что жить бесконечным проеданием советского наследства, не меняя структуру экономики, не приспосабливая к требованиям времени, более невозможно. Она должна быть более гибкой и реактивной. Диверсифицировать производство энергии, снижать потребление, создавать и внедрять энергосберегающие технологии — все это задачи даже не сегодняшнего, а вчерашнего дня. И дело не только и не столько в технологиях на уровне «железа», сколько в финансах, кредите, законах, облегчающих создание и жизнь новых бизнесов.

За последние десять лет в нашей стране стало гораздо легче и удобнее жить, особенно если у тебя есть хоть какие-то деньги. Но при этом — гораздо труднее работать и зарабатывать. Кем бы ты ни был — рабочим, офисным служащим, предпринимателем или врачом. Ты сталкиваешься с тем, что гораздо легче подсесть на госпаек и не высовываться, нежели пытаться что-то создавать и продавать самому.

Время изменить эту ситуацию. Иначе нас всех попросту смоет — если не водами Красноярского моря, то какими-нибудь очередными «волнами» экономических кризисов.

Источник: ЕР