Алексей Чадаев Наблюдения, замечания и предложения
Традиционная идея гражданского демократического государства предполагала, что каждый гражданин делает все, чтобы обезопасить и защитить свою страну от внешнего врага. То есть, если ты военнообязанный гражданин, то ты идешь на войну и умираешь за свою страну. Есть своего рода «стена», которая защищает твою страну, твою территорию от любой внешней экспансии. А внутри, в рамках этой стены, ты борешься за свою личную свободу, за равноправие граждан и право на участие в принятии решений. Внутри страны единственный источник угроз для твоей свободы — это государство. И борьба за свои политические свободы — это борьба с государством. Так, если тебя захватили в заложники — то это уголовное дело, и это проблема, которую решают правоохранительные органы: они приходят и тебя освобождают. А если тебя посадило в тюрьму государство, а ты невиноват — вот это уже проблема, которая легальными средствами не решается.
Государство внутри страны — единственный источник легитимного, санкционированного насилия. Поэтому борьба за политическую свободу права личности внутри страны — это исключительно борьба с государством. Никакого другого источника угроз для свободы нет, и поэтому вся многовековая традиция борьбы за политические свободы, — это история борьбы с властью. Если ты хочешь бороться за политическую свободу, ты борешься с властью, и только власть может быть способом ограничения твоей политической свободы. Больше нет никого, с кем бы ты мог бороться.
Марксисты предполагали, что проблемой для свободы каждого гражданина является эксплуатирующий класс, капиталисты при капитализме, а государство — это просто система на службе господствующего класса. Поэтому за свободу надо бороться с эксплуататорским классом, с самой системой эксплуатации. Владимир Ленин в работе «Государство и революция» пишет, что если убрать государство, но оставить эксплуатацию, то эксплуатирующий класс через какое-то время заново породит из себя государство, и все будет точно также, с городовыми и тюрьмами. Если мы посмотрим на сегодняшний политический контекст, то борцы за свободу борются с властью, государством, и больше практически ни с кем.
* * *
Любой политический активизм по своей природе является протестным. Лояльность пассивна. В политическую активность, политическую деятельность ты идешь только тогда, когда тебя что-то не устраивает. Поэтому нормальное, здоровое политическое поведение основано на энергии протеста. То есть на неприятии какого-то из элементов существующего порядка. Но из этого не следует, что существующие у нас формы лоялистского активизма, являются фальшивыми и купленными, как их в этом подозревают. Они тоже являются протестными, просто у них смещен фокус протеста и перенаправлен на какое-то другое явление, какой-то другой аспект реальности, который они не связывают непосредственно с верховной властью. Поэтому оппозиционный протест намного очевиднее, заметнее, поскольку он направлен на очевидный объект. Лоялистский протест не так заметен, его никто не воспринимает как протест и недовольство, просто потому, что объект недовольства слишком мелкий и незаметный, чтобы действия против него можно было увидеть как протест.
Например, «Единая Россия» проводит акцию «Доступная среда», обращая внимание на то, что инвалидам-колясочникам жить в Москве просто невозможно, потому что нигде нет ни пандусов, ни специальных лифтов, ни туалетов для инвалидов. Очевидно, что это форма выражения недовольства существующим ходом вещей, но это такая форма, которая отделена от Спасской Башни. Считается, что в нашей жизни есть ряд вещей, на которые власть не влияет и которые, если мы сами не заметим, никто не изменит. Поэтому в этой зоне мы освещаем какие-то действия.
Политическая оппозиция в этом смысле куда более властецентрична. Оппозиция считает, что власть определяет и решает все, и любая проблема, которая у нас есть: от нищих старушек, до пробок на дорогах, в конечном счете, упирается во власть. То есть оппозиция, по своей внутренней природе, куда более тоталитарна. То, что сознание «борцов с режимом» тоталитарно и властецентрично, новостью не является. В их логике, за текущие в подвале трубы, следователя-коррупционера и все-остальное-прочее ответственность несет именно что «власть». Ибо и трубы, и коррупционеры суть не более как протуберанцы этого гигантского миллионощупальцевого спрута, никакой собственной от него инаковостью не обладающие. Мыслить зонами ответственности конкретных лиц и/или институтов «борцы» либо неспособны, либо оно им невыгодно по политическим причинам. Но факт тот, что никакого пути освобождения от гипноза «абсолютной власти» борцы с оной показать не могут. Ибо сами подвержены ему даже в большей степени, чем лоялисты. Которые часто суть такие же, только в другой модальности — они, напротив, рассматривают «власть» как столь же всевеликий и всепроникающий, но внутренне целостный источник абсолютного добра. Ну, или халявы, что для значимой части моих сограждан есть примерно то же самое.
Тем не менее, общим для любого политического активизма является то, что этот активизм основан на энергии протеста, энергии недовольства.
Этот тезис прекрасно объясняет то, что случилось с Россией в 2000-е годы. Когда при росте количества людей, которых более или менее все устраивает, резко падает градус политической активности в стране, вплоть до того, что падает явка на выборах. Люди перестают ходить не из протеста, а как раз наоборот, из-за его отсутствия. Да, их что-то не устраивает, то тут, то там, но они не считают нужным включаться в то, чтобы что-то всерьез изменить. Поэтому по мере того, как растет численно средний класс, на который делает основную ставку российская власть, падает количество людей, вовлеченных в политику. Власть, работая на повышение благосостояния людей, тем самым работает на ослабление политической энергии в стране. И возникает весьма интересный эффект: путинское большинство — это не большинство доверяющих политике власти, а большинство казавшихся пассивными. Дело совсем не в том, что этим людям очень нравится нынешняя власть, и они ее потому поддерживают, нет — это люди, которые избрали единственную для себя форму участия в политике, а именно отказ от какого-либо участия. Это тот социум, который для себя сказал: «Вообще-то меня политика не интересует, я вообще не хочу принимать никакого участия в жизнедеятельности нашего государства. Во власти есть умные люди, пусть они и решают, а я займусь своими делами, куда более насущными проблемами». Вот именно это — формула лояльности, но это формула пассивной лояльности, формула демобилизации. И, соответственно, в некотором смысле, — это форму отказа от демократии.
* * *
Политический активизм всегда имеет протестную природу, он питается энергией протестных настроений. В любой демократии политический активизм основан на энергии протеста. Но, в отличие от революционной ситуации, когда энергия протеста сметает полностью политическую систему, в развитых демократических системах эта энергия протеста, как реки, положенные в гранитные набережные, направляется в определенные каналы и не только становится управляемой, то есть безопасной, но и еще и делает полезную работу, развивает общество, модернизирует его.
Например, европейский подросток — по умолчанию анархист, которого не устраивает абсолютно все, хотел бы все взорвать, и наиболее радикальные из таких подростков берут бомбу и бегают с ней по улицам. И вот к шестидесяти годам из такого подростка вырастает условный Йошка Фишер — министр экологии Германии, лидер партии зеленых, видная фигура в Евросоюзе. Гражданский и политический протест сначала фокусируется на одну зону, например, экологию, права меньшинств или какой-то другой аспект реальности, и дальше он начинает производить полезную работу. Потом, в ответ на запрос и в дискуссии с протестующими, возникают экологические программы энергосбережения, возникают новые технологии обработки отходов, возникает связанная с этим новая экономика. И, в итоге, это приводит к экономическому росту. Энергия протеста против загрязнения природы, на определенном этапе приводит не только к оздоровлению окружающей среды, но и к росту экономики. Поэтому построение современной демократии — это создание политической системы, способной забирать из социума энергию протеста и канализировать ее на тех направления, где она может производить модернизационную работу.
Эталонной метафорой демократической системы является Саяно-Шушенская ГЭС. Существует огромная энергия реки Енисей, эта энергия заперта плотиной, а там высота водяного столба 270 метров, миллионы кубометров воды, это такая энергия, которая способна все смести на своем пути. В этой плотине проделаны водотоки, к этим водотокам прикреплены турбины, эти турбины вращаются, выделяя энергию, которой хватает для обеспечения работы алюминиевых заводов. Примерно такой же должна быть демократическая система. Она берет протестную энергию политактивизма из социума, канализирует ее на определенных направлениях и заставляет делать некую полезную работу.
Как показал опыт Саяно-Шушенской ГЭС, любая система имеет пределы: если количество энергии на входе превышает возможности ее канализации, то система не выдерживает. Любая система рассчитана на определенное количество протестной энергии, если она превышает, то система рушится, это и называется революцией. Революция — это разрушение такой «плотины».
Система должна быть грамотно сконструирована и требует бережной эксплуатации.
Если под этим углом посмотреть на нашу политсистему, то мы обнаружим, что система эта очень слабая, способная выдержать очень небольшое давление водяного столба. Стоит чуть больше увеличивается давление, ее сразу же начинает сбоить. В разгар путинской стабильности, когда вроде бы все было хорошо, всем было радостно и счастливо, как жестко затрясло систему, когда была проведена монетизация льгот – очень, по сути, небольшая, частная реформа. И вот в январе 2005 года политсистема заходила ходуном. Просто потому, что протестная энергия на входе чуть-чуть выросла, причем, в очень локальной зоне. Отечественная политсистема выжила и смогла все эти годы просуществовать просто потому, что довольно сильно упала сама эта протестная энергия. Но для задач модернизации, демократической модернизации, о которой говорит президент, этой энергии должно быть, конечно, больше. Поэтому система должна сама проводить работу по мобилизации людей в политический актив. То есть в некотором смысле превращать людей из довольных в недовольные. И заставлять их оформлять это недовольство в политические формы.
Но если эта энергия в системе будет расти слишком быстро, то у нас довольно скоро произойдет такая же авария, как на Саяно-Шушенской ГЭС. Поэтому энергия должна расти с той скоростью, и ровно до той степени, чтобы наша система в ее нынешнем состоянии была в силах ее выдержать и одновременно нужно модернизировать систему, наращивая ее мощность, чтобы она смогла пропускать через себя большее количество протестной энергии и потоков, и превращать ее в полезную работу. В этом и суть этой постепенной модернизации, умной политики.
Здесь существует три типа рисков. Первый: прорыв плотины в результате превышения энергии и способности ее выдерживать; второй: поломка механизма, вроде того, что произошло на СШ ГЭС, приведшая к сбою в системе и взрыву; третий риск: наоборот энергии не хватает, и мы получаем энергодефицит и разрушение системы. Поэтому нужно думать, каким образом избежать этих трех рисков.
Источник: ЕР
