Алексей Чадаев Наблюдения, замечания и предложения
На проходящем ныне Московском кинофестивале случилось примечательное событие — показ последней ленты Жан-Люка Годара «Фильм социализм». Основная мысль фильма, совсем нехитрая, состоит в том, что злодеи русские украли у Европы самое ценное, что у нее было, ее «золото». А именно — идею справедливости и справедливого общества, выраженную в марксистско-ленинской идеологии. Сюжет первой части триптиха «Фильм социализм» построен на расследовании того, куда по дороге из Барселоны в Москву исчезло золото республиканцев…
Но мало того, что стащили золото, увезли на пароходе в Одессу, так и еще распорядиться толком не смогли, и вместо нормального справедливо устроенного общества организовали сталинизм, тоталитаризм и прочее русское безобразие. И Европа, лишенная вот этого чистого и светлого, страдает, плачет и умирает, никак не может себя найти, бросается из крайности в крайность, докатившись до фашизма. И теперь европейские левые предъявляют России претензию: мало того, что вы нас обокрали, так вы еще это украденное пропили. И вот теперь у нас из-за вас ничего не получается.
Фильм является в чистом виде эталонной политической агиткой, своеобразным двухчасовым пропагандистским роликом, заканчивающимся кадрами из фильма «Броненосец Потемкин» — расстрелом на потемкинской лестнице. Но любопытно то, что никому и в голову не пришло обсуждать этот фильм как политическое событие. Это же всего лишь культура, кино, кинофестиваль, Годар, Франция…
На этом примере очень заметно, до какой степени культура, культурная среда, культурная сфера может быть задействована как политическое оружие. Причем, на самом высоком уровне. Что бы ни говорили о том, что с уходом с политической сцены тоталитаризма, культура выпала вне сферы политического ангажемента. Ничего подобного. «Фильм социализм» показывает политическую эффективность культурных продуктов. И прежде всего за счет того, что политическая работа становится в них все менее очевидной. Но от этого – не менее действенной.
Тем не менее, несмотря на то, что культурная критика в состоянии вскрывать работу механизмов политического ангажирования, везде без устали повторяется ценностный тезис о том, что культура и политика – это две сферы, которые не должны никогда соприкасаться, это две сферы, взаимное проникновение которых невозможно. Этот тезис разделяют как деятели культуры, так и политики. Крайне распространенным является мнение о том, что существует чистое в себе искусство, сама по себе прекрасная культура, наглухо закрытая от политических проблем и располагающаяся вне общественного контекста, тогда как вторжение в нее грязных лап циничных дельцов от политики недопустимо. И в крайних своих формах эта борьба за особую автономию культуры приводит ко вполне фашистским тезисам о культурной селекции и политической сегрегации. Ярким примером тому послужила дискуссия по следам Московского открытого книжного фестиваля. Суть которой состояла в том, можно ли в одном и том же месте появляться людям политики и людям культуры?
Нетрудно заметить, что вот эта ситуация барьеров, причем барьеров непреодолимых, когда политика и культура оказываются попросту разделены бетонной стеной, и через эту стену сигналы из одной в другую сферу не проникают, — это и есть эталонная революционная ситуация. Такой неустранимый коммуникативный разрыв Жижек называет параллаксом. Из параллаксов как из строительного материала и строятся революции. То есть, хочешь построить революцию — набери достаточное количество «параллаксов», которые послужат тебе кирпичами для этой стройки.
Но тогда, когда кто-то строит такие стены, кто-то другой должен взять на себя миссию пробивать в них брешь. Чтобы разные люди из разных сред могли разговаривать друг с другом. В этом, если угодно, миссия контрреволюционера: создавать пространство коммуникации и удерживать, настаивать на нем даже тогда, когда к разговору не готова ни одна из сторон, а все хотят разойтись по своим делам. Диалог иногда требует принуждения.
Тезис «не пускать политику в культуру» — это тезис, если угодно, охранительский, на грани реакционного. То есть это попытка защитить некий устоявшийся, состоявшийся статус-кво. В сегодняшних призывах отделить политику от культуры слышатся отзвуки Нобелевской речи Бродского, его эстетико-политической программы, в которой культура и государство – не просто противопоставлены друг другу, а являются двумя онтологическими антиподами. Государство и культура – это антагонисты. Ни одна из этих сущностей не может уничтожить другую, но при этом они все время находятся в противоборстве. Особенно, когда государство отождествляется по умолчанию с тоталитаризмом, что было очень просто делать раньше. Когда культура, которая производит, по выражению Бродского, «необщее выражение лица», одним фактом своего существования противостоит унифицирующей мощи государства.
Но сейчас нам открылась и оборотная сторона этого процесса. Мы обнаруживаем, что этическая жесткость культурной среды может быть ничуть не менее тоталитарной, ничуть не менее насильственной. Как показывает Жижек (в «О насилии»), в институциональном игнорировании заложена формула насилия. То есть любимая игра русской интеллигенции определять этические нормы от имени и по поручению культуры, общества и «всех честных людей», игра в рукопожатность и нерукопожатность – это их версия тоталитаризма. Это их версия диктата и их версия цензуры.
Мы сталкиваемся с этой интенцией альтернативной цензуры, интенцией негосударственного тоталитаризма на каждом шагу, как только начинаем поднимать любую, хоть сколько-нибудь значимую общественную тему. Поэтому, наверно, главной мишенью, главным объектом атаки должна стать сама эта конструкция, в которой политическая система и культурная система противопоставлены друг другу. Необходимо уйти от этого противопоставления, трансформировать или разрушить его, если изменить его не удастся. Иными словами: от ситуации, при которой политика и культура просто сосуществуют, терпя друг друга, вступая в конфликты по пограничным зонам, перейти к ситуации, когда они являются измерениями или ипостасями друг друга в различных сферах жизни, когда ты спокойно и легко переходишь от обсуждения общественно-политических тем к обсуждению искусства, столь же просто, как и в обратном направлении. Тогда одна из этих сфер не уничтожает и не подрывает, а усиливает и дополняет другую.
Решение этой задачи, я полагаю, и есть, в конечном счете, основание новой культурной политики.
Источник:http://publications.ru/columns/Blog-realista/Kul-turnaya-missiya-kontrrevolyucionera
