На «прямой линии» Путина произошло нечто примечательное и довольно редкое для нашей политики: президент развернуто высказался о нашей партийной системе. Вот этот фрагмент:
«Что касается лидеров наших партий, вы знаете, революционные события начала 90-х годов подняли на поверхность очень ярких людей, которые могут повести за собой – первое. И второе, что самое главное, у них есть позиция. Это чрезвычайно важная вещь. У КПРФ есть своя идеология. У либеральных демократов есть своя идеология. В целом своя социалистическая идеология есть и у партии Миронова Сергея Михайловича, у справедливороссов. У «Единой России», я считаю, что у нее в целом такая консервативная платформа, центристская. Она проводит наш государственный корабль между Сциллой и Харибдой, выбирая варианты, приемлемые для больших групп населения, для наших граждан. И на себя при этом берет ответственность за не очень популярные решения.»
В сказанном есть несколько тонких моментов.
Во-первых, ответ на вопрос о фактически несменяемом за десятилетия пантеоне думских старцев. «Революционные события начала 90-х» происходили уже четверть века назад, но, действительно, основа российского «политического класса» сформирована именно тогда, и большинство ключевых персонажей сегодняшней политической сцены всплыли именно в те времена. Получается, что для того, чтобы яркие лидеры появлялись, необходимы те или иные революционные ситуации — видимо, более новые политики, делающие карьеры в спокойные времена, оказываются какими-то менее яркими.
Справедливости ради, меньше всего людей с политическим багажом 90-х — как раз-таки в партии «Единая Россия»: какое-никакое обновление политического класса уже в новом тысячелетии шло главным образом через неё. Но, может, именно поэтому у ее лидерской группы нет репутации «ярких»? Стилистически, если типичный политик из думской оппозиции — это в первую очередь оратор и шоумен, то типичный единоросс — это в первую очередь коммуникатор и лоббист. И так уж вышло, что в нашей парламентской политике сосуществуют и парадигма 90-х, и парадигма 2000-х. 90-е — это политика как спектакль, драма, реалити-шоу в прямом эфире. Нулевые — это политика как согласование интересов, дозированный популизм официозной «социалки» вкупе с лоббистскими подковерными битвами за те или иные закорючки в законах, часто ценой в миллиарды.
Для Путина, как и для любого нормального советского человека, политика — это пространство столкновения идей, а не борьбы рекламных бюджетов и подпитываемого ими «креатива». Он в качестве позитивной характеристики партий использует слова «позиция» и «идеология», наличием которых как раз и объясняет «живучесть» думских партий. Кроме «Единой России».
Пассаж про «Единую Россию» заслуживает особого внимания к деталям. Взять хотя бы то, что если у других партий — «идеология», то у ЕР, по Путину — «платформа». Центристско-консервативная. Мы-то знаем, что на самом деле в ЕР этих самых «платформ» аж четыре штуки — патриотическая, либеральная, социальная и теперь вот предпринимательская. Но президент тут же продолжил описание «Единой России» не через «платформы» и «идеологии», а через ее инструментальную функцию — «она проводит государственный корабль между Сциллой и Харибдой». И в этом, видимо, и состоит пресловутый «центризм».
Ну то есть картина такая. Есть, по-прежнему, хоть и не представленная теперь в Думе, но зато почти монопольно контролирующая правительство, партия экономических либералов, продвигающая антинародные, болезненные, но необходимые государственные решения. Есть, с другой стороны, популистские партии родом из 90-х, возглавляемые по-прежнему их «яркими лидерами» и представляющие чаяния социальных низов. А между ними, балансируя тех и других, как раз и находится «Единая Россия» — в этом и состоит ее «центризм», а также и стабилизирующая (она же консервативная) роль.
Тезис про «ответственность за непопулярные решения» был повторен дважды, и второй раз Путин его даже заострил: «партия, которая много лет находится у власти, всегда несет на себе большой груз ответственности за все нерешенные вопросы, в том числе даже, может быть, за те, за которые она напрямую не отвечает».
Не отвечает — но все же несёт «груз ответственности». Иными словами, выступает политическим громоотводом, «заземлителем» возникающего в системе напряжения. Для чего это нужно? Для того, чтобы у непосредственных исполнителей тех самых «непопулярных решений» было меньше политических рисков и больше шансов довести начатые дела до конца. Здесь тоже есть важный языковой нюанс: партия, которая «отвечает» или «не отвечает» за тот или иной блок вопросов — это, конечно, терминологическая проговорка, показывающая, что речь идёт о «деталях машины», то есть диалектическом единстве антинародных реформистов в правительстве и народолюбивых популистов в Госдуме.
Такой, в меру циничной, версией описания политического спектра можно сколько угодно возмущаться, но есть одно важное обстоятельство: вся наша парламентская политика — это со времён тех самых ранних 90-х исключительно политика перераспределительная, существующая вокруг и по поводу правил раздачи благ: не случайно ключевой комитет в любом нашем парламенте — это комитет по бюджету. И те многочисленные компромиссы, о которых говорил Путин, интегрально сводятся к одному: какую часть общенационального дохода страна может «проесть» сегодня, а какую — отложить про запас или проинвестировать во что-то, что принесет пользу завтра. И «центр» в такой системе — это в первую очередь точка равновесия между первым и вторым.
Ссылка на статью:
https://um.plus/2016/04/17/putin-obyasnil-strukturu-partiynogo-vzaimodeystviya-v-rossii/