Аленький цветочек

Итак, «Аленький цветочек». На самом деле над ним я думал очень давно, и всякий раз понимал, что «в лоб» этот текст брать нельзя. Слишкои очевидны провоцирующие аллюзии, которые будут автоматически вызывать у любого правоверного фрейдиста реакции слюноотделения вроде как у собаки Павлова.

Что такое «Аленький цветочек» с правоверно-фрейдистской точки зрения? Сам «цветочек», понятно, есть не что иное, как метафора вульвы и, опосредованно, оргазма. В этом смысле требование девушки к отцу «привези мне цветочек аленький» есть буквальная просьба о половом акте, поскольку она означает «надели меня этим органом» или «открой мне этот орган». И это не что иное, как выражение эдипова комплекса в смысле чувств дочери к отцу; а положительная реакция отца есть не что иное, как метафора инцеста и дефлорации.

Понятна и ярость «чудища» по этому поводу: оно, «чудище» (т.е. попросту говоря Мужык, Свирепый, Волосатый и Вонючий) хотело быть первым — а теперь уже не будет… Понятно и то, почему эта ярость так быстро проходит: кто-то же должен научить излишне пугливую девушку «таким штукам» — вот и хорошо, что научил. взял на время цветочек попользоваться, ага. Всё равно ведь потом вернуть придётся, вместе с дочкой.

Понятно также, что в фрейдистской логике никакого такого превращения из «чудища» в «прекрасного принца» не было и быть не могло. Точнее, оно если и было, то только в сознании «теремной» девицы, с её патологическим страхом любого чуждого вторжения. Любое незнакомое существо мужеска пола в её представлении и есть «чудище» — страшное, косматое, опасное и вместе с тем невероятно интересное и парадоксально притягательное (посмотреть в глазок и отбежать — «ой-боюсь-боюсь»). Поэтому процесс превращения из «чудища» в «принца» — попросту растянутое во времени привыкание к буйному косматому соседству: она понимает, что лично ей от этого «большого и страшного» не ждать ничего другого, кроме как внимания, заботы, женских погремушек, диетического питания и разных прочих удовольствий, а потому и начинает смотреть на него «другими глазами». Ну и, того, чешет себе домой обратно за «цветочком»… Точнее, за приданым.

……но мы ведь не какие-нибудь дешёвые фрейдисты, так? Для нас ведь это слишком примитивный инструментарий и недостаточная глубина анализа? Вот и оставим последователям австрийского любителя сигар их любезное либидо, а сами пойдём дальше. И — немного в другую сторону.

Итак, сюжет на самом деле абсолютно житейский: озабоченный отец ездит по миру искать мужа любимой дочери. Любимая дочь, выросшая в запертом тереме, не хочет ни зеркала, ни ожерелья, а хочет любви, и дала это понять на своём незнакомом с нужными словами и образами языке: «я хочу… чего-нибудь такого… такого… чтобы лучше всего на свете… цветочек какой-нибудь… ах!» Папе трудно, потому что дочь — любимая. Да и времени в обрез: на запоры надежды мало, на сестёр и сенных девушек — и того меньше, и если медленно поворачиваться, то к девице, находящейся в таком состоянии, какой-нибудь Карлсон неизбежно да прилетит.

Но он, кроме всего прочего, ещё и купец; и если о чём и думает, то не о внешнем виде будущего зятя, а об его материальном благосостоянии. В его картине мира всё стройно и жёстко: был бы капитал, а к роже и привыкнуть можно — дело времени. Однако, будучи человеком хитрым, он строит свои планы не на том, чтобы выдать дочь насильно, супротив её воли, а хочет, чтобы она в самом деле полюбила будущего мужа.

Но вот в чём загвоздка: главный претендент на эту роль, мужик вообще-то хороший, свойский и толковый, на рожу выглядит чудище чудищем — конкуренты трепещут, друзья уважают, бляди млеют, а вот любимая дочь точно испугается. Надо что-то придумать.

Тут небольшое «лирическое отступление». Общеизвестно такое понятие, как «женская хитрость». Но на самом деле бывает и «мужская хитрость» — в общем, довольно прямолинейная, чаще всего шитая белыми нитками и бесконечно банальная — но в том-то и фишка, что женщина по отношению к ней принимает решение не в логике «правда-неправда», а в логике «хочу верить — не хочу верить». Правильная «мужская хитрость» — это такое враньё, в которое женщина «хочет верить» и «готова верить». Самое тривиальное — это классический мужний пьяный монолог в два часа ночи на пороге дома с расстёгнутой ширинкой и следом губной помады на щеке: «был на совещании у руководства, засиделись поздно, в процессе ещё немножко выпили… а ппомада — это твоя собственная, ага… с утра осталась, весь день не смывал, так и ходил… даже к боссу пошёл… потому что люблю тебя…» и т.п.

И вот двое «конкретных пацанов», очевидно, давно и прочно ведущих совместные дела — потенциальные тесть и зять — придумывают план «мягкой» передачи «дочки» с рук на руки. Учитывая тот факт, что девочка домашняя, мира не знает, всего боится и никуда по доброй воле из дому не поедет… и всё такое.

Вот как этот план реализуется по действиям.

Действие первое. Находят какой-то оранжерейный «цветочек» малоизвестной тропической породы, папа везёт его дочке и торжественно вручает. Дочка ахает, восторгается и всё такое — теперь это новая игрушка на много дней; ни о чём другом она и знать не будет. Но вот только в самый разгар увлечения, когда доченька самозабвенно стоит возле цветочка с пульверизатором и сбрызгивает листики, «чтобы ему сухо не было», папа вдруг заходит в комнату, делает серьёзное суровое лицо и выдаёт трагический рассказ о том, почём на самом деле этот самый «цветочек» ему обошёлся. Плетёт откровенную лапшу про то, что он один-единственный во всём мире, рос в некоем замке на другом конце географии, и что когда папа его сорвал, то хозяин замка его чуть не убил… и что теперь хозяин замка требует дочку в гости, а иначе грозится прислать братву… Ну, и заканчивает с серьёзным трагическим пафосом: «я тебя, дочка, не отдам. Я уже пожил. Мне смерть не страшна».

Разумеется, бедной девочке ничего не остаётся, кроме как с плачем кинуться на шею отцу и торжественно объявить ему о том, что она готова ради него поехать куда угодно и вытерпеть любые муки. Отец долго и картинно отказывается — пока, наконец, не уступает, убеждённый логикой — «тебя убьют непременно, а меня, может, и пощадят». И снаряжает дочку в поездку со скорбной торжественной мордой, пряча довольную усмешку в бороду.

Действие второе. В замок «чудища» приезжает застрёманная девица и… никого не обнаруживает. Её кормят, поят, одевают, причёсывают, любимые песни на ночь поют (папа постарался) — а того самого страшного Хозяина Замка нет и нет. Уже найдена и ямка в клумбе, откуда был зверски выкопан папой цветочек; уже и сам цветочек водворён на место и табличка к нему прилажена — «фудзимийя айя» латинскими буквами — а страшный Хозяин так и не пришёл сказать, обижается он ещё на папу или уже нет. В конце концов страх окончательно уступает место любопытству, и она начинает активно теребить слуг и сенных девушек — а где хозяин-то?

Ну, а дальше всё именно так, как у правоверных фрейдистов — тут им можно доверять. Первая встреча: «Ой, какой страшный». Вторая: «Страшный. Но всё же есть в этом что-то». Третья: «Да не такой и страшный. Вот если ещё умыть, причесать, другую причёску и костюм того фасона, который я видела в журнале у сестры…» И «чудище» покорно соглашается на все эстетические эксперименты над собой, на глазах становясь элегантным джентльменом с богатой биографией.

Но это, конечно, ещё никакая не любовь. Любовь будет в третьем действии.

Действие третье. Девочка уже привыкла к новой жизни, но всё же тоскует по дому. Правда, привычка становится всё сильнее, а тоска — всё слабее. Но именно в этот момент «чудище» и отправляет её «погостить» к папе и сёстрам, сообщая при этом тот самый классический мужской прогон: «если через три дня не вернёшься — умру с горя и тоски; повешусь, застрелюсь, утоплюсь в унитазе». И чётко оговаривает время возврата.

А она, приехав домой, встречает всё вроде бы знакомое — а вроде бы и чужое. Вроде все ей рады — а вроде уже и смотрят на неё как на заморскую гостью. И в горнице её уже пару раз кто-то ночевал, и любимый стульчик стоит теперь в другом месте… всё не так, одним словом. И, сколь бы она ни радовалась визиту домой, тем не менее она уже начинает понимать, что в замок к «чудищу» вернётся непременно — и это возвращение будет уже окончательным.

Вот только сёстры…

Надо сказать, главное, чего я в этой сказке не понимал — так это мотив действий сестёр. Если бы они её не любили и ей завидовали — так даже и лучше отправить её «к чудищу»: с глаз долой, из сердца вон. Тем более что дома, как видно из начала сказки, явно она была папиной фавориткой: тем более долой её…

Но один специалист по теории коммуникации объяснил мне, в чём дело. Разгадка очень простая, и состоит она в том, что сестёр было трое. И в такой комбинации очень вероятно, что они втроём вовсе даже не соперничали и не строили друг другу козни, а напротив жили душа в душу, прекрасно дополняя друг друга (типа «одна — самая умная, другая — самая красивая, а третья — лучше всех готовит»). И потеря одной была воспринята двумя другими как личная травма — они ревновали, боялись и боролись за неё, потому что их мир без неё оскудел. Тем более что про «чудище» они тоже слышали, а вот в то, что он «на самом деле не такое уж и чудище» верить решительно отказывались.

Ну, и перевели часы назад.

А хитрый папаня, разумеется, знал об этом — у него на такой случай были свои карманные часы на цепочке. Он знал, что она опоздает. И в нужный момент сообщил ей об этом — о том, что она уже опоздала.

И когда она, в ужасе оттолкнув от себя бросавшихся ей на шею сестёр, кинулась на корабль, чтобы скорее плыть к своему «наверняка уже мёртвому» «вовсе даже не чудищу» — в этот момент и родилась любовь.

И, наверное, довольный папа хряпнул чарку за собственное здоровье. Не зря, однако, он целую комедию откалывал. Да и новый член семьи тоже, стало быть, не подкачал. Будет кому бизнес передать. А то нарожал, понимаешь, одних девок, у коих только цветочки на уме…

——-

Наверное, у меня тут получилось немного скучно. И вдобавок без ведьм и политики, в кои-то веки. Но, с другой стороны, с Єкономикой. которая Мать Родна, а как же…